звонок.
– Глаза у меня уже не те, чтобы разбирать крошечные буковки, да и пальцы слишком грубые, чтобы в эти ваши кнопки попадать, – ворчит он, когда предлагаешь ему освоить что-нибудь новое.
Небо над Эдинбургом простуженно хлюпало. Туча заходила с запада, плыла, плыла, пока не поглотила полгорода, не съела верхушку Артурова Трона.
Я немного устал, все-таки пять часов в поезде. Отец еще не пришел с работы, дома никого. Почему-то это было хорошо – сам не знаю почему, вообще-то я соскучился. Я сидел в гостиной, подвиснув в венском кресле-качалке, поджал под себя ноги, не шевелился. За тройной створкой окна ветер раскачивал березу, с красного клена уже облетели почти все листья. Оба дерева были посажены перед домом одновременно, росли голова в голову, давно уже стали выше остроконечного конька крыши.
Елку вынули из чулана, но не собрали, она лежала все в той же старой коробке, в гостиной на диване, близко от меня. Я качнулся в кресле, дотянулся до коробки, приоткрыл крышку. Когда я был ребенком, отец каждый год покупал настоящую елку. Потом появилась традиция покупать маленькую живую елочку в бочке. В марте-апреле мы высаживали ее в лесу или в парке. Когда я учился в школе, позапрошлая папина подружка, Уилма, купила искусственную елку. Серебряную. Ее поставили в гостиной. Наши старые ватные игрушки странно смотрелись на ее ветках, и Уилма украсила дерево бантиками. С тех пор каждый год эта серебряная елка как-то сама собой возникала в гостиной напротив камина. На мой взгляд, в стенах нашего дома она выглядела чужеродно. Но кто я такой, чтобы спорить с женщиной?
Уилму сменила Дорин, но она тоже считала варварством ставить на Рождество живую ель.
В этом году в доме хозяйничала Марта. Ворсистый коврик под вешалкой, ящик вязаных полосатых тапочек. Новые картинки в прихожей и занавески в кухне – стиль кантри или бохо, как-то так это называется. На буфете появился букет сухих цветов, в сушилке стояли две незнакомые кружки. Не знаю, что она думала про серебряную елку. Может быть, это отец достал коробку, чисто по инерции. У Марты было мало свободного времени – она работала дизайнером в какой-то маленькой фирме и почти всегда пропадала на работе. Она отлично пекла пирожки с сыром и вообще любила готовить. Каждый раз, когда я приезжал, меня обязательно ждало что-нибудь вкусное.
Марта приятно удивила меня еще и тем, что ничего не тронула в моей комнате. Уилма всегда рвалась навести там порядок. Дорин в мое отсутствие, напротив, заполняла мою комнату коробками с ненужными и лишними, как ей казалось, вещами. С отцом они расстались внезапно, и после ее ухода он еще долго разбирал эти коробки и возвращал на место книги, эстампы из гостиной, ковер на стену из бывшей детской – моей и Лукаса. Смешной коврик-аппликация, изображавшая море, с карманами в виде кораблей, куда можно было сажать пухлых, одетых моряками куколок. Наши с Лукасом и еще отцовы детские игрушки, старинную прабабушкину посуду, стопы потрепанных журналов – возможно, и правда никому не нужных, но, сколько себя помню, всегда обитавших на полке на последней лестничной площадке под самой крышей. Бывало, вынешь какой-нибудь из них, сядешь на подоконник и зависнешь на полчаса, погрузившись в новости пятидесятилетней давности.
