моё вчера,когда мне в зелёной глуши аллей
нечаянный знак сверкнул.
Не то, чтобы прошлое мне милей:
я просто не там свернул.
И следом пантерой крадётся ночь,
прожектам готовя крах.
Пожалуйста, прочь, пожалуйста, прочь,
назойливый спутник – страх,
бубнящий: «Сдавайся, покуда цел.
Упрямству цена – пятак.»
А время, как снайпер, глядит в прицел,
мурлыча своё тик-так.
И как сивый мерин рассудок врёт,
твердя лишь один совет:
«Не так уж и трудно шагать вперёд,
когда на носу рассвет,
когда ты не вызубрил наизусть
бессмыслицу: жизнь – игра…»
Пожалуйста, пусть, пожалуйста, пусть
наступит моё вчера.
Мантра
Ни в нужде,
ни в беде,
в необъятном Нигде
никто
и ничто,
ни броня,
ни фигня
не удержит меня,
когда я спешу на помощь.
Заметка для детей
Подмочить кружева пелёнок
и родителей ввергнуть в транс —
никогда ни один ребенок
не упустит волшебный шанс,
чтобы после, под мамин ропот,
свою соску сосать, пыхтя.
И с опорой на данный опыт
отправляется в путь дитя.
Не ликуют при встречах трубы,
не поёт о любви кларнет —
мир болезненно тычет в зубы,
только соски при этом нет.
Пожелтевшие фотопленки
побуждают дитя чудить:
«Хорошо бы назад, в пеленки,
где не грех под себя ходить.»
И лишь тем, кого манят выси,
суждено всё в уме сложить:
«Ни подгузников нет, ни сиси.
Нужно как-нибудь с этим жить.»
Декадент
Когда и́скра в душе догорает
и развенчан последний кумир,
сочинитель с мансарды взирает
ироническим взглядом на мир.
Дышит сырость в оконную щёлку,
бедолага немыт и оброс:
он затеял с маркизой размолвку,
утомлённый картинностью поз.
В звёздный час своего поколенья
он воспел обаянье греха,
но усилились признаки тленья
под игривым злословьем стиха.
Озарения были мгновенны,
вновь освистана пьеса толпой.
На запястье пульсируют вены
в ожидании бритвы тупой.
Но поэт полагает упрямо,
находясь у финальной черты,
будто пошлость – бескрылая дама,
проводящая день у плиты.
Поправляет он галстук невольно,
что, пожалуй, забавней всего…
Боже мой, отчего же так больно
мне сквозь время смотреть на него?
В комнате
Она вошла и села на диван
в изящной позе, вялая от лени.
А он застыл, как глиняный болван,
обозревая дивные колени,
и угрожал ей мысленно в бреду:
«Сейчас, ей-богу… трахну и уйду.»
Она прикрыла нехотя зевок
как
