к моему большому раздражению и неудовольствию, попросил называть себя моим братом.
"Он мне совсем не брат, и я не буду его целовать", – кричала я возмущённо, и Нана спешила отвести меня в детскую, слегка подталкивая и приговаривая: "Небу'смешной", – пока сопровождала по длинному тёмному коридору.
Возможно, она не осознавала, что мой маленький мир был всецело заполнен близкими людьми, которых я привыкла видеть рядом с тех пор, как себя помню, и любимых мною с разной степенью испытываемых чувств, описываемых как "нравится и вдвойне нравится – обожаю и вдвойне обожаю", и потому в нём не нашлось бы ни уголка для незнакомцев.
Тот мой мирок был абсолютно понятным местом, бессознательно поделённым мной на две основные части: (1) сам дом, то есть комнаты, мебель и все мелкие вещи, такие как мои игрушки, безделушки моей няни, а также расставленные по всем столам в гостиной моей матери золотые и серебряные флаконы с духами, эмалированные часы, украшенные драгоценными камнями табакерки, и прочее, на что мне можно было смотреть, но не дозволялось трогать, – и (2) люди в этом доме!
Первой среди них, естественно, являлась Нана, которая спала со мной, мыла меня, одевала меня, кормила меня, ворчала на меня, наказывала меня, иногда (хотя и очень редко) ласкала меня и, как я инстинктивно понимала, любила меня безграничной, преданной и нежной любовью, никогда не убывавшей со дня моего рождения до дня её смерти. Соответственно, и я обожала её, а её редкие поездки домой в Англию причиняли мне наибольшие огорчения в раннем детстве. Внучка привратника одного из королей Англии (я забыла, какого именно, но правившего, должно быть, во второй половине восемнадцатого века, ведь Нане в девяностые годы девятнадцатого, о которых я пишу, было почти семьдесят лет), она приехала совсем юной в Россию в качестве няни для детей и стала членом нашей семьи с рождения моей старшей сестры. Я намеренно использую "член нашей семьи", поскольку она, безусловно, была им все тридцать шесть лет, что прожила с нами. Не только я, но и вся семья обожала её, ведь вряд ли нашлась бы более преданная, честная и любящая душа, чем наша дорогая старая Нана!
Следующим в списке моих привязанностей был семейный врач Иосиф Адамович Крукович, который привёл меня в этот мир и тоже постоянно жил в нашем доме. Идеалист и самый добрый, самый мягкий человек на свете, он отказался от блестящей карьеры в Петербурге, чтобы разделить жизнь с нашей семьёй, а также заботиться о крестьянах в нашем фамильном загородном поместье Троицкое. День за днём, на протяжении почти тридцати лет, он каждое утро вёл приём в деревенской амбулатории (организованной моими родителями), а затем ездил по сельской округе, леча всех больных и не беря с них ни копейки. Именно он привил мне с ранних лет интерес к медицине, и, без сомнения, только благодаря его влиянию я позже взялась за обучение врачебному делу. Мой любимый старый "Дока", как я его называла, был одной из величайших, прекраснейших душ, что я когда-либо имела честь знать, и все связанные с ним воспоминания
