придуманное американской обувной фирмой, с какой-то злой изумленностью. Потом она медлено перевела взгляд на огромный красный чупа-чупс в руке другого пацана. И изумленность перетекла в холодность и отрешенность в ее потухших глазах. Потом резко она моргнула в сторону старшего сына, у которого в руке напыщенно покачивалась теннисная ракетка «Nike», и желтый новенький мячик «удивленно» выкатился из ладони подростка. Ани подняла глаза с закатившегося в угол мячика и по очереди заглянула в шесть пар детских глаз. И мысли путались в одной смертоносной грусти в уголках ее блеклых безжизненных очей: «В чем разница между этими глазами и глазами моих детей? Чем же руководилась судьба, когда щедро раздавала кому-то свои дары и отнимала последнее у моих добрых, порядочных чад? Какая же чертова рулетка делает кого-то фаворитом жизни, а другого изгнанником?.. Кто же, кто так
жесток в своей любви и презрении? Неучто ли Господь?..»
Слезы бесконтрольной горечью потекли по щекам несчастной женщины. Ошелемленные ее видом дети Долунц отступили на шаг, не понимая что нужно делать. Несприспособленные к горю, к слезам, к чужой боли, они не умели на них реагировать. Лишь самый младший на своих ботинках-светлячках каким-то подсознательным порывом кинулся и обнял ее колени, в свою очередь ее пальцы таким же подсознательным движением опустились и нежно погладили ребенкам по шелковистым волосикам. Он заплакал. От счастья. Сам не понимая за что, но у него
было ощущение, что его простили. Она простила им их счастье, они простили ей ее
несчастье. Облепив тучную свою нянечку, дети стояли в немой картине своей
единственной любви на свете, в любви к чужой маме, единственной любви в своем капризном, самодовольном, беспроигрышном существовании. Ибо с нею они были детьми, а с остальными маленькими владыками. Он не выбирали этот путь – он сам выбрал их, и Ани простила их за это.
– Кати и Эрни
«Опоздание на работу. Дождь. Боль в горле. Воспоминания и самопризнание, что человек, с которым я живу, не любит меня. Да… прекрасный денек.» – думала Кати, сидя в тихом кафе на тихой улочке, спиной к залу и глядя сквозь не совсем чистое стекло окна, за которым остановилсяна остановке большой автобус, с которого ей улыбалась большая фотография младенца рекламы детского питания. «Малыш… как
бы я хотела ребенка. И почему я всегда говорила, что материнство не для меня? Может и Эрни хотел? А кто поймет его?! Я давно его не понимаю, может и никогда не понимала.“ – Взгляд Кати с отчаяньем проводил уезжающий автобус. – „Неправда! Я и сейчас его понимаю и люблю, просто мы разными стали. Может нам разойтись? Мне надо дать ему уйти. Но как, если я даже о нем не думать не могу, без него дышать,
работать, спать не могу! Какая я жалкая… Это всего лишь моя жизнь: ничего важного, ничего глобального. Конечно, я должна покинуть его, и нет в этом трагедии. Народы убивают друг друга, дети голодают,
