я читал, что будто бы они закрыли это своё вечное состязание, заключив, с основным вопросом философии перемирие. И это, как я полагаю и есть главная победа разума над философией.
Я не знаю ни одного вопроса, что разрешили бы философы и что пригодилось бы людям в их жизнях. А потому в сердцах я отношу их к «лишним людям», в прочим, как и себя, а точнее того, что от меня осталось после выхода на пенсию.
Хотя нет, напрасно я так на людей, они всё же додумались до триединства в образе Святой троицы: Бога Отца, Бога Сына, Бога Духа Святого, и все, как один с заглавной буквы, чтобы никто из простых смертных не смог бы разобраться, кто из них главный, и к кому обращаться, когда сильно приспичит за помощью.
Но как же безнадёжно далеки от сути вещей все заумные объяснения по всем, без исключения, вопросам в мире гуманитарном, где любой маломальский вопрос, в том числе и вопрос о безрассудстве полётов людей, как во сне, так и наяву, неизбежно уходит от нас куда-то в никуда, что люди смышлёные, сообразительные и предприимчивые исхитрились назвать метафизикой, и организовали там своеобразный пантеон санаторного типа. И если обыватели любят отдыхать от суетности жизни на природе, в мире физическом, где для них предприниматели организовали благоустроенные зоны отдыха, то те же философы и мыслители предпочли отдыхать подальше от обывателей, чтобы их с ними не спутали ненароком – в мире метафизическом, где и оставались навсегда в случае своей кончины.
Порой они залетали оттуда и в трансцендентность, слава Богу, недалеко: из непонятно откуда в абсолютное никуда, в надежде увидеть там Бога, полагая, что там, чего нет, и Ему, кого тоже нет, самое и место. Ведь ни на земле, ни на небе, его так и не нашли, но не найдя его и там, где ничего нет, и быть не может, быстро возвращались на свою санаторную-пантеонную базу метафизического отдыха.
Но ближе к нашим дням туда повадились наведываться и писатели, вполне уважаемые, как и философы, люди – белая кость. Они не хотели отставать от философов ни в чём, в том числе, и в вечности, а метафизика давала им, наделённым особым даром художественного воображения, определённые преимущества перед философами. Ведь у больших писателей, что ни слово, то метафизика, иначе, как было бы определить, что они большие. А теперь туда повалили и многие журналисты, стараясь, как можно правдоподобнее изображать из себя философов, и метафизика из пантеона превратилась в общенародное кладбище, в своеобразное отхожее место.
Конечно же в мире, что создала природа, все знания можно найти только в ней же самой – в физике. Но что значат сухие знания для человека, для его души, наделённой способностью любить, верить, надеяться, мечтать, воображать, фантазировать, летать, чувствовать и переживать? Знания не приносят людям счастья, в них нет той жизни, что есть в его чувственном мире. Но только в метафизике душа и может разгуляться в волю, на всю катушку: «неси, мол, Емеля – твоя
