Жуана, и получалось, по общему мнению, очень славно, то есть разумного основания снять меня с роли вроде бы не было. Но лишь до той поры, как кудрявый мерзавчик Лешка Булыгин, любимец учителей и одноклассниц, возжелал эту роль себе. Как он играл? Да посредственно. Представлял все тот же заносчивый образ себя, каким день ото дня звездел на уроках да переменах. Заикался – ибо был он к тому же заикой. Но учителя высказались хором: героем-любовником может быть только он. Это-де ему органично.
Как их решения воспринял я? С тихой яростью. Собирался в знак протеста вовсе ни в чем не участвовать, но призадумался: это ведь выйдет бегством! А я в ту пору как раз мечтал податься в актеры, другого дела жизни даже не представлял. Вот и смекнул: останусь. Но нанесу свой удар. Так отыграю статую, что героя-любовника даже никто не вспомнит.
Удалось ли? Местами. В эпизодическом образе статуи внимание зала на себя, конечно, перетянул. Но финал мизансцены вышел для меня неожиданным. Дон Жуан Командорову руку долго не отпускал, вместо того чтобы честно упасть замертво. В рукопожатие Леха вложил всю свою дикую злость и обиду, а клешни его были сильнее моих ладошек. Оставалось стоять и не морщиться. Образ статуи обязывал ко многому.
– Ты терпи, статуя, в Лувр попадешь! – издевательски прошипел он.
А из-за кулис возмущенная труппа шептала мне, чтобы я отпустил руку и дал герою упасть.
Чем закончилось? Моей фразой, сказанной громко, на зал:
– Отцепись от руки, придурок! – и показательным исключением из школьного театра за неспортивное поведение.
Я собирался вернуться. И долго еще планировал поступать в театральный. Но что-то с тех самых пор мне мешало. Лицедейство забросил, тонкие движения души пытался выражать письменно. Получалось ли? Больше нет, чем да.
Возвращение в старый образ, регрессия к былому конфликту и былому ресурсу – как это по-тропинински! Но, как видно, не все в истории Влада уместилось на том пронзительном острие нравственного закона, которому подчинены миры в глубинах Кристалла.
Там, где Влад не совпадает с каноном писателя, он попадает под действие других канонов, некогда начертанных законодателями глубинной психотерапии – Фрейдом, Юнгом и Адлером. Не один, так другой или третий убедительно объяснит, отчего же актер, попытавшийся имитировать кататонический ступор, был захвачен старым симптомом и ушел от понимания не только чинов службы безопасности, но и от своего собственного.
Ну а что же я? Я не в силах был ни ему помочь, ни как-либо проявиться. Я ведь кто? «Человек из февраля», внутренний терапевт расщепленной личности. За пределами психического мира Влада меня вообще нет. Я не могу зайти с другой стороны, подойти снаружи. Я одна из тех функций психики, которая замирает, едва личность спускается на дочеловеческий уровень реагирования.
И все же в какой-то момент разум Влада сложится вновь, чтобы юркой ладьей выплыть из небытия. И ладьей будет Командор Влад, а за юркостью станет следить его верный штурман – терапевт Юрка.
Это
