тличие от сочинений великого множества отечественных стихотворцев, книги Блока выходят и раскупаются большими тиражами, а его самого называют едва ли не единственным преемником Пушкина.
И каждый вечер, в час назначенный,
(Иль это только снится мне?)
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна…
Настоящая слава пришла к поэту достаточно давно, после цикла «Стихов о Прекрасной Даме». В поэзии Блока звучала некая чарующая музыка, они были наполнены символизмом и лирикой, сочетая в себе нечто самое повседневное, бытовое – и совершенно мистическое, требующее, по убеждению критиков, не понимания даже, а подлинной веры.
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы – дети страшных лет России —
Забыть не в силах ничего…
В свое время кто-то из литераторов написал, что особенностью поэтического стиля Блока является метафорическое восприятие мира. Он и сам признавал это за основное свойство истинного поэта, для которого романтическое преображение мира с помощью метафоры – вовсе не произвольная игра со словом, а единственный подлинный способ прикосновения к таинству жизни и смерти.
И вот сейчас, в десяти верстах от передовых оборонительных позиций, даже само слово «метафора» показалось ему совершенно чужим и холодным, будто оставленная под дождем за ненадобностью старенькая фаянсовая тарелка. Этого понятия, как и многих других, не существовало в обиходе у подавляющего большинства людей, которые составляли теперь круг общения Блока, а сравнения и определения, которыми пользовались при разговорах между собой лесорубы, нарядчики, нижние чины и даже армейские офицеры, большей частью носили характер довольно похабный и грубый.
В минувшем ноябре поэту Александру Блоку исполнилось тридцать шесть лет. На три года больше, чем было Спасителю, когда он завершил свой земной путь…
Перед войною Блок состоял на учете как необученный ратник второго разряда. Это означало, что он мог быть в любой момент призван и отправлен на фронт в качестве обыкновенного рядового. Имелась, правда, еще возможность поступить в армию вольноопределяющимся, однако озаботиться этим следовало бы заранее, а долгое время поэт не желал даже слышать о своем участии в мировой войне. Друзьям он рассказывал, что скорее согласится на самоубийство, чем отправится на фронт, – и продолжал говорить это даже после того, как жена его, Любовь Дмитриевна, дочь великого химика Менделеева, поступила работать сестрой милосердия в госпиталь. Отчим Блока командовал бригадой и в октябре уже принял участие в боевых действиях. Вслед за ним из Петербурга выехала и мать поэта.
«Уж если я не пошел в революцию, то на войну и подавно идти не стоит», – посмеивался, однако, Блок. В поэтической среде тогда считаться патриотом было неприлично.
Исключения лишь подтверждали правило. Добровольцем уходит под пули Николай Гумилев, награжденный двумя Георгиями и получивший офицерский чин в конце войны. Поэт-имажинист Бенедикт Лившиц на фронте принимает православие и также награждается крестом за храбрость. Получает боевое ранение футурист Николай Асеев… Остальные участники и завсегдатаи столичных литературных салонов стараются всеми способами уклониться от армии либо пристроиться на безопасную должность в тылу – как Борис Пастернак, Маяковский или модный Есенин, который отбывал воинскую повинность при санитарной роте в Царском Селе.
А у Блока тем временем выходит патриотический сборник «Стихи о России», он заканчивает свой «Соловьиный сад» и продолжает трудиться над новой поэмой «Возмездие». Тем более, что возраст у Александра Александровича непризывной, а любая война, даже самая мировая, рано или поздно заканчивается.
«На мои книги большой спрос, – писал он матери в мае шестнадцатого, – присланные из Москвы партии распродаются складом в несколько часов, так что у меня до сих пор нет авторских экземпляров… Мои книжные дела блестящи. «Театра» в две недели распродано около 2000, и мы приступаем уже к новому изданию…».
Однако еще до начала дождливого, жаркого лета тысяча девятьсот шестнадцатого года российская армия понесла такие огромные, поистине невосполнимые потери в солдатах и в кадровом офицерском составе, что был объявлен призыв под ружье резервистов восьмидесятого года рождения.
Служить или не служить?
Александр Блок почти не боялся ранения или смерти – хотя бы потому, что немного знал о них по-настоящему. Значительно больше тогда напугали его, потомственного городского обитателя, нечеловеческие бытовые условия предстоящей казарменной жизни, жуткие запахи, грязь и теснота бараков, опасность заразиться, лежа вповалку или питаясь из общего котла…
