отказываться от чтения своих стихов было бы неучтиво для гостя, которого с таким радушием принимали в усадьбе. Однако написать за прошедшие месяцы хотя бы пару новых строк поэт себя так и не заставил, несмотря на постоянные уговоры княгини и сослуживцев, на пирожные с настоящим китайским чаем, которые подавали хозяева, и на прочие знаки внимания.
Впрочем, даже если поэту по обстоятельствам службы не удавалось вернуться в усадьбу и приходилось задерживаться на строительстве, то ночь он проводил не где-нибудь, а в деревне неподалеку – в просторной и чистой избе, специально выделенной для начальства. Блохи в ней были практически полностью выведены, а хозяйские дочери, во избежание неприятностей определенного рода, были отправлены жить на чердак. В теплой комнате с печью и общим столом обитал сам хозяин с хозяйкой и кошкой. В двух других ночевали по три постояльца – так что каждому, не исключая Александра Блока, полагалась своя персональная походная койка с постельным бельем. Питались вскладчину казенным продовольствием. Горячую еду на всех готовила жена хозяина, она же и обстирывала господ военных. Повезло и в отношении соседей – вместе с Блоком в избе проживали, к примеру, математик Идельсон, начинающий архитектор Катонин и даже потомок великого композитора Глинка, проходившие службу все в той же дружине…
Деревенька называлась Колбы, от остального мира ее отделяли предательские болота и непролазное бездорожье – однако же оказаться в окопе на передовой, или даже в землянках, которые предназначались для нижних чинов, было бы несопоставимо хуже. Быт наладился. Жизнь поэта на войне текла размеренно, спокойно и достаточно благополучно. По вечерам в избе, при теплом свете керосинки, Блок играл в шахматы с другими постояльцами – а вот писать стихи, читать их товарищам или даже просто говорить о литературе ему и здесь нисколько не хотелось…
Надо сказать, что свое положение Александр Блок переносил поначалу довольно легко, и даже не без удовольствия. Верховая езда, простая пища и долгие часы на свежем воздухе заметно укрепили его физически, и теперь он вполне мог заснуть, когда рядом громко разговаривали несколько человек, мог не умываться целый день, подолгу обходиться без чая, скакать утром в карьер и еще затемно выписывать какие-то бумаги…
«Во всем этом много хорошего, – сообщал Александр Александрович матери, – но, когда это прекратится, все покажется сном».
Однако с наступлением зимы настроение его начинает заметно меняться. Поэт все чаще испытывает приступы тоски от монотонного, однообразного существования, от нескончаемых справок, отчетов и разговоров о том, сколько кто выбросил кубов, сколько вырыто ячеек и траверсов, отчего саперы замедляют с трассировкой…
«Жизнь складывается глупо, неприятно, нелепо и некрасиво. – записывает Блок. – Редкие дни бывает хорошо, все остальные – бестолково, противоречиво и мелочно. Надоедает мне такая жизнь временами смертельно… Современные люди в большом количестве хороши разве на открытом воздухе, но жить с ними в одном хлеву долгое время бывает тягостно».
Новый
