этот раз промазал, и одуванчик так и остался – наполовину лысый.
Надо признать, что она на редкость мужественно все это вынесла. Клавдий ударил, почти не сдерживаясь. Полностью потеряв над собой контроль. Давно, давно, ох как давно его не щелкали по носу…
Ему захотелось сесть в машину, подкатить к желтому зданию и вызвать патруль; вместо этого он подошел к лежащей Ивге и уселся рядом.
Хорошая защита. Отменное здоровье. Кровь – ерунда. Просто кровь из носа, и уже свернулась. Запеклась на рыжих волосах…
Он вдруг вспомнил, как в детстве простаивал часами у стальной решетки, в зверинце, у клетки с лисами. Единственный лисенок, родившийся в неволе, грязное забитое существо, в которое чем только не бросали и как только не дразнили – этот самый лисенок ждал его, забившись за дощатый домик, а дождавшись, полз на пузе через всю клетку, и протянутая сквозь прутья рука хватала воздух в каких-нибудь нескольких сантиметрах от острой страдальческой морды. Куда потом девался лисенок? Что отвлекло Клавдия от тягостных посещений зверинца?..
Все, хватит сантиментов. Он – Великий Инквизитор, чуть было не прибивший насмерть молодую неучтенную ведьму.
Вода в канистре была неожиданно холодной. До ломоты в зубах. Это хорошо.
Ивга ловила в ладони тугую, неэкономную струю; брызги мгновенно промочили ей свитер, но это плевать, свитер и без того пропал. Столько крови… Что за мерзкое лето, когда надо ходить в свитере. В прошлом году в это самое время стояла жара…
Простые мысли ни о чем были защитной реакцией. Ивга не сопротивлялась – думала о траве и об одуванчиках. О погоде, о скором дожде, о незамысловатом узорчике, нарисованном в уголке ее собственного носового платка. Купленного в галантерейном магазине два месяца назад…
– Что болит?
Болело, кажется, все. Но как-то нехотя, тупо. И при любом повороте головы темнело перед глазами.
– Что ж вы со мной возитесь? Сдайте в изолятор, да и дело с концом…
– Приляг на спину. Платок на лицо.
Она выбрала место, где не было одуванчиков. Не хотелось тревожить белые шапки; раз собьешь – назад не вставишь…
– Очень больно было?
Нестерпимо, подумала она. Преодолевая головокружение, пожала плечами:
– Ерунда… Так, немножко…
Ее голову приподняли; через секунду ее затылок лег на жесткое и теплое. На чьи-то колени, причем в первый момент прикосновения ее будто дернуло слабым разрядом тока.
– Не дергайся… Так надо… Родители у тебя живы?
– Зачем…
– Просто так. Интересно.
– Мать. Я ей с полгода не писала.
– Не любишь?
– Люблю… Потому и… думала – устроюсь… тогда напишу, вроде как порадую…
– Может, она болеет? Может, ты ей помочь должна? Если не писала, как ты знаешь, что она жива-здорова?
Ивга помолчала. С трудом подняла веки; в небе было пусто. Безоблачное
