ее в тот, бесконечно далекий, мир до начала времен.
Если они с ребенком умрут вместе, то соединятся в другом мире за границей времени. Итальянка подумала о муже, душа которого была почти такой же большой, как вечность, – как и всякая праведная душа, заметил бы сам Матиас. Эта душа сможет объять все, в том числе и утрату. Карла жалела, что заставит его так страдать, но знала, что ее любимый выдержит это, а потом воссоединится с ними – в этом она была уверена, потому что не могла представить себе рай, который его отвергнет. Ребенок был с ними, здесь и сейчас. Они играли втроем. Карла почему-то не сомневалась, что еще не родившийся малыш знает своего отца и через нее чувствует его присутствие.
Когда слова застряли у Мартина в горле, ее рука не дрогнула.
Когда Антуанетта опустила флейту, она и бровью не повела.
Когда Люсьен и Шарите перестали играть, она продолжила музицировать одна.
Когда во всем доме стали биться стекла, Карла не открыла глаза и не пропустила ни ноты. Она играла, передавая свою любовь ребенку, и он слушал ее.
Пусть смерть подхватит их песню, если уж так суждено.
Они умрут среди любви и музыки.
Графиня играла до тех пор, пока Алтан не вырвал виолу де гамба у нее из рук, и не открывала глаз, пока он не поднял ее и не вывел из гостиной.
Большое окно над парадной дверью, освещавшее коридор, было разбито – из рамы торчали лишь острые осколки, похожие на зубья пилы. На каменных плитках коридора среди сверкающих осколков стекла и перевернутых свечей валялись камни и свинцовые шары. У подножья лестницы парадная дверь вздрагивала от ударов снаружи, попеременно по верхней и нижней петле. Две кувалды. Дверь была прочной, но самое слабое место любой двери – это петли, которые теперь гремели и выворачивались на поскрипывающих болтах. Стекла в других окнах дома лопались с такой яростью, словно, выполнив свое предназначение, стремились освободиться от объятий рам. Среди шума, наполнившего гостиную, Карла различила странный вой, похожий на звериный, и проклятия.
Руки у Саваса были необыкновенно сильными. Его пальцы больно сжимали плечо женщины.
– Уходим, сейчас! – крикнул он ей на ухо.
Не спрашивая, почему изменился план, она стала спускаться по лестнице вслед за ним. На плече бывший янычар нес турецкий лук. В руке у него был короткий тяжелый меч «мессер», который он предпочитал всем остальным, а за поясом – кинжал. Карла почувствовала, как кто-то взял ее за руку. Антуанетта. Итальянка сжала пальцы и потянула девочку за собой.
На середине лестницы они замерли, услышав жуткий вопль, словно исторгнутый возмущенной душой всех живых существ. Сквозь раму с осколками стекла над их головами влетела огненная дуга, словно дыра в окне была входом в еще более мрачный и злобный ад, чем тот, о котором говорили пророки. Это была объятая пламенем собака.
Антуанетта закричала. Карла тоже – впервые за всю ночь.
Она
