был среди своих, и ему не было страшно.
Он подошел к иконе Спасителя.
Икона сразу осветилась вся, целиком. Осветилась как-то быстро и радостно, будто ждала этой встречи.
«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его», – вспомнил святые слова.
Спаситель смотрел спокойно и немного вопрошающе, будто и вправду обращался с вопросом: «Чего пришел-то среди ночи?»
И отец Тимофей стал разговаривать с иконой, как с человеком. Он всегда так делал, когда становилось особенно невмоготу. Говорил про жалость к людям, которые живут без Бога не потому, что отреклись от Него, а потому, что не знают о Нем; о своей собственной немощи и неумении привести этих людей в Храм; о пастыре, у которого нет паствы; о городе Забавино, в котором все занимаются чем-то, чего сами не понимают, но никто не занимается друг другом; о том, что говорил Спаситель: «Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух», но, если вся жизнь людей только плотская, то куда же делся дух, не мог же он исчезнуть бесследно; и снова и снова – о собственной немощи и ничтожности, ничтожности и неумении, неумении и немощи.
Отец Тимофей ни о чем не просил, не молил и уж тем более не требовал. Он просто рассказывал – то спокойно, то истово, то кричал, то шептал: то есть вел обычный человеческий разговор.
Спаситель смотрел на него внимательно, будто пытаясь услышать и понять своего сына.
Солнце показало свои первые, неумелые, стеснительные лучи, и небо как будто задышало, сбросив с себя темный плен ночи.
А отец Тимофей все говорил, покуда не почувствовал, что ноги у него начали дрожать.
Тогда поцеловал край иконы, рухнул на колени и просто стоял молча непонятно сколько времени.
Подняться самому сил не хватало, а опереться можно было только на икону.
«Хорошо ли?» – подумал отец Тимофей.
Но руки уже сами схватились о тяжелую раму, и отец Тимофей поймал взгляд Спасителя. Взгляд словно говорил ему: опирайся, не бойся, все будет как должно.
Тимофей встал, пошел домой, умылся и пошел служить утреннюю службу.
Храм пустовал.
И на следующий день никто не пришел. И через день. И через два.
Но настоятель исправно совершал все службы, которые положены. И литургию обязательно служил.
И вот где-то день на десятый после ночной молитвы отец Тимофей, заканчивая службу, оглянулся и увидел человека в кепке, который робко жался у самого входа в Храм.
– Кепку сними, – не попросил – потребовал священник.
Человек снял с головы картуз и тут же исчез.
Тимофей поругал себя за резкость и несдержанность: мог бы и помягче сказать, поспокойнее. Все-таки первый прихожанин пришел, а он раскомандовался тут.
Но человек уже снова возник, робко выглядывая из-за второй, внутренней двери.
Отец Тимофей улыбнулся:
– Заходите, коли уж пришли. Спасибо, что пришли.
Человек
