рядом с дедушкой Лениным.
Под стеклом на мамином рабочем столе исписанные непонятным почерком бумажки и пара фотографий. Мне знакомые, а потому не интересные.
Книги в шкафах сплошь недетские. Полное собрание сочинений Владимира Ильича в красивом французском переплете. Но это так – три секунды полюбоваться и снова скууууушно.
Но я не теряю надежды – подкрадываюсь к трюмо с огромным зеркалом. А там… Помады видимо невидимо. И даже тушь Ленинградская, требующая смачного плевка. А что? Я могу! За мной не заржавеет!
Накрасила правый глаз как могла. Левый – не смогла.
К такому красивому глазу губы нужны под стать! Выбираю тон! Помады много, но вся она конченная и в каждом цилиндре спичка для выковыривания былой роскоши.
Развлечение два в одном: и губы накрасил, и палочкой поковырял. Процесс напоминал поедание пломбира, когда его продавали в бумажных стаканчиках и в комплект выдавали деревянную палочку, которая сильно портила вкус продукта. Поэтому ее следовало не обсасывать, а аккуратно зубами снимать мороженое, не прикасаясь к дереву. Если мороженое было "дубовым", и палка не втыкалась, приходилось ждать оттаивания бесконечно долгие 5 минут. Когда детские нервы не выдерживали, язык без контроля мозга начинал облизывать макушку и примерзал.
Мамин кабинет был проходной. Нет – он, конечно, был кабинетом заведующей, но каждый приходящий не проходил мимо, считая своим долгом отметиться у заведующей. А дальше по женскому списку: методист забыла дома накрасить левый глаз, врачиха съела помаду по дороге вместе с пироженкой. Все эти забываки пользовались маминой косметикой. Ну и подухариться!
Мама момент с "подухариться" просекла сразу, поэтому духи хранила в тумбочке. Может кто и знал, но доступа не имел! А я имела…
Тумбочка хранила одеколон с пульверизатором, который маме из Свердловска переправила сестра (тогда Екатеринбург еще был городом Свердлова).
Вот чую своей маленькой пятой точкой: Не трогай! Но точка была слишком мала, чтобы предвидеть крупные неприятности.
Пшик-пшик…
И в этот миг клацнул замок бермудского треугольника.
Истерики я не помню. Мама держалась перманентно сдержанно, чтобы не пугать эмоциями свое горе-зло-счастье (она до сих пор меня так называет). Но с модным мэйк-апом что-то надо было делать.
Помаду я выбрала самую что ни на есть химическую – хамелеон – зеленого цвета, которая на губах расцветала пурпуром и не смывалась три дня даже хозяйственным мылом. А Ленинградская тушь разъедает слизистую глаза похуже кислоты. Поэтому глаз решили не трогать до дома. Губы не оттерли.
Так я и шла по улице – красивая и счастливая.
4. ЖИЗНЬ НЕСПРАВЕДЛИВА
Жестока. И равнодушна!
Я поняла это еще в детском саду, когда меня обломали с ролью Мухи-Цокотухи. А она отскакивала у меня от зубов. Я блистала, как полярная звезда на небосклоне.
Кстати, моими артистическими способностями
