хозяйства быстро изменили ее, а тяжелые времена закалили. Теперь мама добросовестно и тщательно вникает во все хозяйственные вопросы. Ей непременно надо знать, что где было куплено и за какую цену. Если подарок – то от кого и по какому поводу. К подаркам у мамы отношение настороженное. Она не любит оставаться в долгу. Непременно постарается «отдариться», то есть подарить взаимно нечто равноценное. Эту черту, как мне кажется, выработала в ней ее свекровь, моя бабушка Анастасия, которая отличалась непростым характером, любила «кольнуть глаз» своим благодеянием и требовала многократных выражений благодарности, признательности и т. п.
– Подарил один из поклонников, – ответила я.
Врать, что купила, не стала. Не люблю врать, лучше уж сказать не всю правду. К тому же мама начнет выспрашивать подробности, и я непременно запутаюсь. А еще она может попросить купить ей точно такой. Что тогда? Другой платок я ей отдала бы, а этот не могу. Нет, лучше сказать правду. Но не всю. Всего не скажешь.
Мама – мое счастье и мой вечный укор, праздник и боль моей жизни. Мой главный (и очень строгий) судья и мой преданный друг. Что бы я ни сделала (речь идет о хороших поступках), мама никогда не говорила, что это превосходно или замечательно. Между нами, разумеется, не на людях. То, что мама говорила на людях, она говорила для них, а не для меня. Никакого лицемерия, всего лишь тонкое понимание жизни, разделение личного и не личного, отделение зерен от плевел. Наедине со мной мама была совсем не такой, какой ее видели посторонние. (Г.В. для нее тоже был «посторонним», несмотря ни на что). На людях мама больше заботилась о том, какое впечатление она производит, а когда мы оставались вдвоем, мое впечатление ее уже не интересовало. Она могла сказать мне все, что думала, все, что считала нужным, сказать откровенно, прямо, и я ей за эту прямоту была признательна. Безгранично признательна. Каждую мою новую картину мы ходили смотреть вместе. Мама долго готовилась к выходу (она вообще весьма тщательно следила за собой), если кто-то звонил, то она сообщала с гордостью: «Мы идем смотреть новую Любочкину работу». В зале сидела с ровной прямой спиной, не откидываясь на спинку. Руки на подлокотниках, спина прямая, подбородок приподнят, брови слегка нахмурены – барыня. Ее многие за глаза звали «барыней», она это знала и нисколько не обижалась. Барыня так барыня. Не обращать внимания на то, что говорят о тебе люди, этому научила меня мама. «На чужой роток не накинешь платок» – вот ее любимое выражение. Когда на экране появлялись слова «конец фильма» и в зале включался свет, мама оборачивалась ко мне и говорила: «Неплохо, Любочка, весьма неплохо. Ты у меня молодец». «Ты у меня молодец» – высшая похвала и высшее признание. Если бы кто-то знал, как больно мне писать и думать о маме в прошедшем времени! Если бы кто-то знал! Десять лет, как мамы нет в живых, а я все никак не могу смириться, привыкнуть. Иногда лечу домой с каким-то радостным известием, предвкушаю, как обрадуется мама (ах, она так умела радоваться, как никто!), и вдруг вспоминаю, что мама умерла… Как ледяной водой облили.
– Поклонник? –
