style="font-size:15px;"> Все засмеялись.
– А вот, допустим, – небрежно заметил я, – кто-нибудь выдумает что-то особенно хитрое, такое, что и не обнаружишь, – и будет всегда выходить сухим из воды, никто его застукать не сможет.
– Ну, братец, – воскликнул весельчак, – это уж ты загнул! Не дай бог, если такое случится, – спасайся кто может. Поди узнай, на кого ставить. Букмекеры с горя на стенки полезут. – Он радостно заулыбался.
Невысокий конюх постарше его веселья не разделял.
– Такое делается из года в год, – сказал он, хмуро качая головой. – Есть тренеры, у которых «подкормка» разработана до тонкостей, – это я вам точно говорю. Некоторые тренеры травят своих лошадей постоянно, годами.
Однако другие конюхи с ним не согласились: теперь берут анализы на допинг; если и были среди тренеров любители портить лошадей, так их разоблачили, забрали лицензию и дорогу на скачки закрыли. Старый закон, правда, был не очень справедливым, говорили они, – по нему тренера автоматически дисквалифицировали, если в организме хотя бы одной его лошади обнаруживали допинг. А тренер виноват не всегда, особенно если лошадь стимулировали на проигрыш. Какой тренер пойдет на такое – портить лошадь, которую он месяцами готовил для победы? И все же, считали они, после изменения этого закона случаи допинга не уменьшились, а скорее увеличились.
– А что? Вполне логично. Сейчас тот, кто дает допинг, знает: если раньше он мог поломать тренеру всю жизнь, теперь страдает только одна лошадь в одном заезде. И совесть его не очень мучит, все правильно. Многие конюхи не постеснялись бы за полсотни подсыпать в корм пригоршню аспирина, но они боятся – а вдруг после этого закроют конюшню, а потом, глядишь, и на дверь покажут – прощай, работка!
Вопрос этот их волновал, и они обсуждали его долго, сдабривая свою речь сильными словечками. Но я уже понял: о моих одиннадцати лошадях им ничего не известно. Все они, я знал, были из других конюшен и, конечно, пространных газетных отчетов об этих случаях не читали, а если кто и читал, то читал по отдельности, на протяжении полутора лет, а не так, как я, – все вместе в одной солидной, объемистой пачке.
На следующий день незадолго до полудня я отвел Искрометного из денника в паддок, провел по кругу для представления участников, потом держал ему голову, пока его седлали, снова провел по кругу, помог жокею сесть в седло и вывел лошадь к месту старта, а сам вместе с другими конюхами поднялся на маленькую трибуну возле ворот, чтобы оттуда смотреть заезд.
Искрометный пришел первым. Я был в восторге. Я встретил его у ворот и отвел в просторный загон для расседлания победителей.
Там, опираясь на трость, уже ждал полковник Бекетт. Он похлопал лошадь по холке, поздравил жокея, который снял седло и ушел взвешиваться, потом с усмешкой сказал:
– Кажется, она уже начинает окупаться.
– Прекрасная лошадь, а для нашей цели – просто идеальная.
– Отлично. Вам нужно что-нибудь еще?
– Да. Я хочу знать как можно больше
