этим материалом и на осмысление его у вас четыре дня, – добавил Октобер, чуть улыбаясь. – Эти дни вы будете жить здесь, комната для вас готова, мой слуга сделает все, что вам будет нужно. К сожалению, я не смогу составить вам компанию – сегодня уезжаю в Йоркшир.
Бекетт взглянул на часы и медленно поднялся.
– Мне пора, Эдвард. – Он окинул меня взглядом, живым и озорным, так не вязавшимся с его болезненным видом. – Вы справитесь. Только надо, чтобы раз-два – и в дамки, ладно? Время работает против нас.
Октобер, как мне показалось, вздохнул с облегчением. Мэкклсфилд еще раз пожал мне руку и проскрежетал:
– С вашим появлением наш план вдруг приобрел реальные очертания… Что ж, мистер Рок, от всей души желаю вам успеха.
Октобер проводил их до парадной двери, потом вернулся и, стоя на другом конце пурпурной комнаты, окинул меня долгим взглядом:
– Все хорошо, мистер Рок, они от вас в восторге.
Наверху, в роскошной, устланной темно-зеленым ковром гостевой спальне с медной кроватью, где мне предстояло прожить следующие четыре дня, я обнаружил, что слуга уже распаковал мои пожитки и аккуратно разложил их по полкам массивного платяного шкафа. На полу рядом с моим брезентовым, отделанным кожей саквояжем стоял дешевый фибровый чемодан с проржавевшими замками. Я с удивлением раскрыл его. Сверху лежал большой запечатанный конверт с моим именем. Я надорвал его и увидел, что он набит пятифунтовыми бумажками. Их было сорок, внутри также лежала записка: «Для благотворительных целей». Я расхохотался.
В чемодане было все необходимое: от нижнего белья до мыла и зубной щетки, от ездовых сапог до плаща, от джинсов до пижамы.
Из выреза черной кожаной куртки торчала еще одна записка от Октобера.
«Вместе с вашими баками эта куртка довершит картину. Люди сразу поймут, что вы за тип. Черная куртка и баки – это униформа всех темных личностей. Желаю удачи».
Я осмотрел ездовые сапоги. Они были здорово поношенные, давно не чищенные, но пришлись в самый раз. Я снял их и надел черные туфли, до одури остроносые. Черт знает что, а не туфли, но и они оказались впору. Похожу в них, пусть привыкнут ноги и глаза.
Когда Октобер уехал в Йоркшир, я принес в комнату три картотечных ящичка. Сейчас они стояли на низком столике, и, чувствуя, что пришло время браться за работу, я уселся в маленькое кресло, подвинул к себе один из них и начал читать.
Я ничего не пропускал, вчитывался в каждое слово, поэтому на прочтение всего материала у меня ушло ровно два дня. И в конце второго дня я сидел, уставившись в ковер, без единой светлой мысли в голове. Я познакомился с протоколами допросов, напечатанными на машинке или записанными от руки, которым стюарды подвергли тренеров, жокеев, старших сопровождающих конюхов, рядовых конюхов, кузнецов и ветеринарных врачей, имевших отношение к одиннадцати якобы «испорченным» лошадям. Я прочитал подробный
