подделки под Барби. Она стояла перед нами и стучала по столу тонким длинным пальцем:
– Кто взял? Кто взял? Кто?
Мы с Катькой сидели за первой партой, которая не то что рядом с учительским столом – она к нему вплотную придвинута. Мы видели, что к сумке не притрагивался никто. И мы тоже ее не трогали.
Не добившись от класса признания, русичка ушла и вернулась через пару минут с одноглазой завучихой, которую боялись все.
– Молчите, значит? – Ее единственный живой глаз искрил гневом, и она напоминала Терминатора. – Покрываете вора? Хор-рошо… Попова! Ксенофонтова! Пойдемте-ка со мной!
В кабинете завуча нас допрашивали целый час. Содержимое рюкзаков вытряхнули. Учебники и тетрадки были, как тараканами, облеплены черной семечковой шелухой.
– Они меня ненавидят! Весь класс! – кричала училка. – Это какие-то асоциальные элементы, а не дети! Потенциальные преступники! То есть настоящие преступники!
– Кто взял? Попова! Скажи, а не то хуже будет! – Оба глаза завучихи – живой и мертвый, стеклянный, – смотрели так, что у меня леденело в животе.
– Я не знаю.
Я и правда не знала, кто мог взять этот чертов кошелек. Я всю перемену лузгала семечки. Я думала только о том, чтоб мне не влепили замечание из-за них. Не знаю, как это работает, но в какой-то момент мне захотелось сказать, что кошелек украла я. Я даже поверила в то, что сейчас засуну руку в карман, а он там лежит. Я не знала, как он выглядел, поэтому мне представлялся мамин – красный, лаковый, с ободранными уголками. Я изо всех сил представляла этот кошелек, как будто, если б он сейчас материализовался у меня в кармане, я смогла бы его отдать и уйти домой. Я злилась на себя из-за того, что я его не брала.
Нас отпустили, потому что училка разрыдалась.
Она кричала, что мы чудовища.
Завучиха выгнала нас с Катькой из кабинета.
Нам не только влепили замечания, но и вызвали в школу родителей.
Вопреки моим страхам, папа не ругался. Сходил, послушал, а потом сказал только:
– Ну не сдала, и молодец. Воровать плохо, но стучать – еще хуже. Это кто-то из мальчишек был?
Я вздохнула:
– Я не видела.
Он улыбнулся с гордостью:
– Молодец. Уж если не сдавать, так до конца.
Русичка влепила всему классу двойки в журнал. Колонку двоек, стаю лебедей.
Со следующего года русский у нас вела новая учительница, но та, обворованная, еще раз проявилась.
Был зимний вечер, конец второй четверти… Если ручка не пишет, нужно достать стержень, а из стержня – металлический кончик, а потом аккуратно подуть… Только не слишком сильно – иначе густая чернильная капля сорвется и шлепнется на лист, пропитает его насквозь. Вот такого цвета небо было в тот зимний вечер, когда мы с Катькой решили после школы сходить на ту сторону. Точнее, нас позвала Илонка, у которой там бабушка жила. Буквально пару
