не исполнилось. Трузсон и Толь возвратились с донесением, что не нашли удобной для сражения позиции, ближе как в десяти верстах за Вязьмою, у деревни Царево-Займище.
Известие это, снова отдалявшее надежду войск на скорую, всеми желаемую битву, указывало на необходимость отступать и от Вязьмы, города, весьма важного в военном отношении, так как в нем сходятся дороги: чрез Белой, из Северной, а чрез Калугу – из Южной России.
В ночи на 13 августа Мюрат занял Дорогобуж и, дав в нем отдых своим войскам, прекратил тем на время сильное наступление свое на наш арьергард. Весь следующий день армии наши продолжали отступать: Барклай де Толли шел, с большей половиной своей армии, прямо по столбовой дороге; Багговут, с остальной частью, следовал левее; Багратион, со 2-й армией, правее; Винценгероде в это время находился между Духовщиной и Белым; сообщение между им и армией поддерживалось тремя казачьими полками, под начальством генерал-майора Краснова, посланными на дорогу из Вязьмы в Духовщину; для поддержания Краснова был отряжен генерал-майор Шевич, с двумя батальонами пехоты и двумя драгунскими полками.
Арьергард в продолжение целого дня держался за речкой Осьмою, успешно противопоставляя неприятелю огонь своих стрелков и артиллерии. В следующий день, 15, все войска 1-й армии соединились под Вязьмою; 2-я армия расположилась на левом ее крыле, при селе Скоблевом, на дороге из Вязьмы в Юхнов.
Вице-король атаковал опять наш арьергард, стоявший на Осьме, и намеревался обойти его слева, но был удержан Платовым, который, видя, однако же, что беспрестанно получаемые неприятелем подкрепления дают ему значительный перевес над нами, – вечером отступил к селу Семлеву, на большой дороге.
Для поддержания Платова главнокомандующий 1-й армией поставил за ним, у Семлева, 1-й и 2-й кавалерийские корпуса, а поутру 16 августа продолжал отступление за Вязьму, к селу Федоровскому, намереваясь на другой день вступить на позицию у Царева-Займища. Авангард, живо преследуемый неприятелем, отступил к Вязьме и перешел под начальство Коновницына.
«Русская армия, – пишет Данилевский, – отступала со всем населением окрестных мест, окруженная пожарами и истреблением. Со всех сторон выезжали на дороги обозы крестьянских телег и помещичьих экипажей. Поселяне и помещики искали защиты в соседстве армии. Иные брели за ней с простреленными членами. Горящие города и села, покинутые жилища, все более и более возжигало огонь мщения в армии и народе.
Духовенство ближних к дороге церквей, с иконами и хоругвями, окруженное частью своих прихожан, с поникшими и непокровенными главами, шло посреди полков стройных, но безмолвных и печальных. Кто мог равнодушно смотреть на беспрерывные пожары, удаляющийся народ, храмы Божии, разрушаемые нечестием, веру отцов своих поруганную, Россию, казавшуюся бессильною?
Желание сражения сделалось столь же общим, пламенным в армии, как и во всей России. Помыслы и молитвы всех устремлены были к одному:
