за пастой карбонара, уткой в манговом соусе или еще лучше – за меттвурстом с луком. К сожалению, посещению кафе состояться было не суждено – Анна заблокировала мою карточку, чтобы я «не транжирил семейный бюджет на свое брюхо».
Пытаясь настроиться на трапезу, я открыл телефон и принялся читать новости. Газеты голосили о происшествии в Хайдхаузене – якобы кто-то влез в морг при кладбище и «чудовищно надругался над телами усопших».
«Куда хуже, когда надругаются над живым человеком» – подумал я, засовывая в рот рассыпающийся кусочек фалафеля. Фу. Нет, не могу это есть. Я выплюнул желтую дрянь, которая, кажется, состояла из опилок и песка. От отчаяния я чуть не разрыдался. Живот крутило, на виске пульсировала венка, в ушах гудело бесконечное «Голоден, есть, есть, голоден, поешь, умираю от голода!» Взгляд мой упал на ворона.
– Хорошая птичка, кис-кис-кис, иди сюда, – заворковал я, осторожно ставя контейнер с веганским дерьмом себе под ноги. «Какой кис-кис-кис?» – подумал я, а сам медленно, по сантиметру подталкивал контейнер в сторону птицы. Ворон явно заинтересовался – птица наклонила голову набок и внимательно следила за моими поползновения.
– Ну же, хорошая птичка, иди сюда. Ко мне, скорее! Я для тебя приготовил что-то вкусное!
Ворону совершенно очевидно хотелось приблизиться к лакомству, но присутствие человека заставляло быть настороже. Он недовольно каркнул, словно прогоняя меня от контейнера, но я был непреклонен и продолжал отодвигать от себя емкость. Птица попрыгала немного из стороны в сторону, взмахнула крыльями, но в конце концов сдалась и с опаской поскакала ко мне. Наверное, в маленькой голове сейчас вертелись такие мысли: «Люди не опасны. Люди оставляют еду. Тем более, не опасна эта неповоротливая бескрылая туша. Я схвачу еду раньше, чем она среагирует».
Но я среагировал. Когда чернокрылый гость моего стола оказался достаточно близко, я прыгнул с места, выбросив руки вперед. Пальцы сомкнулись на хрупком тельце ворона, хрустнули косточки. Птица била крыльями и долбила клювом наугад, но я сдавил сильнее, и остатки жизни покинули маленькое сердечко.
Выплевывая перья и пух, я жрал пойманного ворона. Мясо было жестким, железистым, отдавало бензином и мусором, но при этом казалось мне амброзией. В голове возникла странная мысль – если дать мертвой птице полежать под камнем неделю-другую, будет еще вкуснее. Когда от несчастного ворона остались лишь кости и перья, я сбросил объедки в кусты, под ноги безликому ангелу. Может быть, так упала тень от деревьев, но, кажется, статуя улыбалась. Но, по крайней мере, страха полуразрушенный памятник у меня теперь не вызывал. С вызовом я сорвал из-под ног ангела листочек черемши и удалился с кладбища прочь, пожевывая кисловато-пряную траву.
Когда я пришел домой, Анна вновь разоралась. Лицо ее было красным, прическа растрепанной, а от волос пахло сигаретами, хотя я знал, что она не курит. Причиной недовольства было то, что я не позвонил и не написал ей перед тем, как поехать домой – мол, она не знала, когда начать готовить ужин.
– Но
