замер неподвижной гипсовой статуей – бледный, в неестественной позе, держа в дрожащей руке фонарь. Мир, который он знал и изучил за свою долгую жизнь трескался и крошился, открывая просторы бесконечной густой тьмы за пределами человеческого восприятия.
Понимающе кивнув, Горан отдал одну рогатину фельдшеру – тот вцепился в неё, будто утопающий за соломинку и вновь застыл. Казимир же накинул на лампу кусок ветоши. Теперь свет пробивался лишь через тонкую щель в ткани бледным неровным лучом. Аккуратно раздвинув ветви, Горан поднёс палец к губам и направил фонарь на источник звука.
Что-то большое, белое, цвета мертвой плоти ворочалось над разрытой могилой. Медленно переступая тяжёлыми конечностями, оно с наслаждением трапезничало. Хруст и чавканье густой патокой заполняли сознание мужчин, распугивая по углам черепной коробки все прочие мысли. Луч медленно пополз от белых широких бедёр дальше, к объёмному животу.
Вдруг хрустнула ветка под ногой фельдшера. Тут же по массивному боку пробежала дрожь. Тварь засуетилась, зафыркала, и Казимир понял – сейчас или никогда. Направив ствол куда-то, где под широкой бочкообразной грудью, увешанной многочисленными сосками, должно было биться гнилое сердце, он нажал на оба спусковых крючка.
Грохот выстрела гулким эхом заметался по оврагу, обрез сильно рвануло вверх, рукоять ударила Казимира в лоб – культя не помогла смягчить отдачу. Одновременно с этим ночную тишину пронзил резкий нечеловеческий визг. Заныли зубы у Горана, зажал уши Тадеуш, выронив рогатину, Казимир как будто вновь почувствовал скрежет пилы по лучевой кости. Навстречу ошарашенным мужчинам на четвереньках выбежало что-то громадное, белое, жирное.
Оно неслось сломя голову, сопровождаемое хрустом кустарника и тяжёлым топотом. Тугие толстые бока разметали троицу по оврагу: пожилого фельдшера засыпало землей, Горана приложило о могильную доску, Казимира же швырнуло вверх, да так, что он приземлился ровно на место нечестивой трапезы.
Нечто металось в кустарнике, бешено топоча, подминая с хрустом ветки и подбрасывая в воздух комья земли. Чудом не наступив на развалившегося прямо на пути фельдшера, оно, носясь кругами и визжа, убегало куда-то вглубь оврага.
Угодив единственной рукой прямо в провалившуюся грудную клетку чьего-то маленького тельца, Казимир нездорово захихикал, и сам же испугался своего безумия, но остановиться не мог.
– Вы тоже в-видели? – заикаясь, спросил Тадеуш, приподнимаясь с земли.
В овраге стало еще темнее – Горан упустил лампу, и та разбилась. Лишь чудом фонарь фельдшера не пострадал, закатившись в какую-то яму. Казимир же смешно подергивал ногой, безуспешно пытаясь подняться – бедро не слушалось, должно быть, вывих.
– Не знаю. На бабу вроде похоже. Большую белую бабу, – ответил Горан, проверяя пальцами голову – не идёт ли кровь.
– Это не мой сын, – шептал Казимир, елозя руками по чьей-то усохшей фигурке. Грязный истлевший сарафан не оставлял сомнений –
