прерывать её сосредоточенность, но, не теряя надежды на «есть что сказать», тоже стала очищать яйцо.
А за окном осень всё так же демонстрировала свои наряды, только вместо ярко оранжевой листвы на берёзах, замелькала медь стволов сосен, которые в закатных лучах золотисто поблёскивали, а их темно-зелёные игольчатые ветки стали ярче на фоне густеющей синевы неба. И казалось, что эта синева проникает не только в то, что металось и проплывало, но и в наше купе, наполнив его чем-то невидимым, но тревожащим душу.
«Странно. Как же гармонично сочетается то, что вижу! И это небо, и проносящиеся за окном сосны… столик с ужином, чай в подстаканниках. Интересно, чувствует ли такое же Полина?».
Нет, она, поглядывая на заоконное шоу и покусывая печеник, уже молча допивала чай, потом прибрала со стола, облокотилась на него, посмотрела на меня, улыбнулась чуть смущенно:
– Ну, а теперь чуток сосну…
– Да, конечно, – живо откликнулась я: – А я попасусь в смартфоне, ведь еще рано ложиться спать.
«Вот тебе бабушка и юрьев день. Ждала, что разговорится, а она…»
А она развернула матрац, накинула на него одеяло, легла и отвернулась к стене.
Прошло минут пятнадцать. И тут какой-то парень открыл дверь, заглянул в купе, извинился, громко её захлопнул. Полина встрепенулась, села.
«Наверно, не спала. С ней то же, что и со мной. Когда слишком устаю, не заснуть».
Но услышала:
– Как хорошо! – слегка расправила плечи: – У меня хорошая способность. Когда устаю, могу засыпать минут на пять-десять и после этого… как новенькая.
– Ваша способность не только хороша, но и счастливая, – обрадовалась я «теме» к вроде бы завязывающейся беседе.
Но она отвернулась к окну, помолчала, потом посмотрела на меня чуть вопросительно:
– Вы, наверно, думали, что я нелюдимка, эдакая бука, да?.. Да нет, не отпирайтесь, я же всё время молчала. (И снова – пауза.) Просто предыдущую ночь почти не спала, вот и…
И с этих слов начался её монолог… почти монолог, в который я иногда, боясь спугнуть неуместным словом, вставляла лишь короткие вопросы.
– А еду я от детей… навещала их. Живут теперь в Москве, а я… – Улыбнулась чуть виновато: – А я не хочу к ним переезжать, хотя и настаивают. Зачем мешать? У них свои семьи, свои заботы. Да потом мне и в родном городе уютно, он тихий, есть друзья, муж рядом… – И заметив мой удивлённый взгляд, усмехнулась: – Нет, Вы не так поняли. Николай умер пять лет назад… кладбище рядом, и я ездила к детям на годовщину его смерти. – Локтями оперлась на столик, опустила глаза: – И знаете… – Пальцами потёрла вески: – Лучше бы не ездила. Лучше бы – одна, в себе… с собой… – Помолчала, и в потемневших глазах вспыхнуло смятение: – Понимаете, в чём дело. Дети были привязаны к нему и всё ему прощали… – Покачала головой: – Нет, не то я… Николаю почти нечего было прощать… на их взгляд, а я… а мне… – И снова – пауза: –
