хочет всех, пусть, пусть она получит всех, я ей дам, что хочет она.
Нужно избавиться от всех троих одним махом, и я заставляю учёного закрыть собой моё тело и вытолкнуть санитаров на улицу. Мне легко его убедить, что я единственное свидетельство, которое поможет его имени сохраниться в истории науки. Что для него всё кончено, но тщеславие, сладость его от собственного имени, останется, должна остаться, потонет в вопросах об авторстве, спорах, доказательствах и так и останется местом притяжения многих умов.
И они остаются невредимы все вместе. Мне надо бежать. Бежать.
Все ушли, но я не сдалась, осталось последнее средство. Осталось коснуться ликровой заводи, передать маркерами крик о помощи в Храм, дать ему понять, что ситуация здесь отчаянная и мне нужно преступить сакровую границу миров ради эвакуации в Храм. Тогда меня заберут, и там я пережду эту жуткую бурю, скроюсь от этого невозможного существа. Выиграю время, как выиграю всё, я всё всем смогу объяснить.
Когнитивные искажения, суеверия голубей.
Я отпускаю руку, чтобы перехватиться и подтянуть запястье к ликровой заводи, но мой инквизитор и мой палач отпускает из своего тысячекрылого тела моего мужа, чтобы он сам принёс меня в жертву этому охотнику за всем, что превосходит чужое понимание реальности. Я тянусь к ликровой заводи, но плоть слаба, и я падаю в объятия мужа, рука продолжает тянуться, но для него это – чужая, чужая рука.
Он несёт меня к выходу. Лавина чувств и подсознательных реакций, безусловная любовь, погрёбшая наконец и меня саму. Меня, в идеальном жесте заботы и нежности, которые я так долго создавала в бесцветном мире, переносят через порог на руках, и меня раздирают на части чёрные вороны своими железными крыльями, своими механическими когтями, своими стальными клювами.
Они пронзают мою плоть, терзают мою родную механику, они набрасываются все, стаей, одновременно. И потом – сразу же разлетаются прочь.
Ведь я здесь виновна абсолютно одна.
Алтарь
Мир верный от мира неправильного был всегда отделён очень чётко. Граница между злом и добром не размытая, она не зыбкая, не похожа на бесконечное серое поле пустошей. Она ярка и ясна, словно лезвие ножа, сияющего в солнечном свете. Нужно быть слепым, чтобы не видеть, в каком мрачном, ужасающем мороке тонет существование каждого живого под дарованным Сотворителем небом.
Как далеко и глубоко ушли механоиды от пути истины и добра, пути благословенной нищенской простоты, идущей от их бога, ведущей их к вечной победе над Врагом и абсолютной ясности бытия.
Нужно просто иметь глаза.
Но мир отрёкся от видения.
В чаде воскуренных благовоний, внутри тайной, устроенной под поверхностью Храма обители, он стоял на коленях перед еле различимым изображением Сотворителя.
