пролежала, ворочаясь в своей кроватке. Где-то около полуночи её охватило безумие. Отбросив простыни, она встала на ноги. На пружинном матрасе стоять непросто, однако Джоан сохраняла равновесие. Разумеется, бог был с ней в той комнате. Бог был повсюду, шпионя за ней. Она отчётливо слышала его размеренное дыхание. Оказавшись с ним наедине, она сказала ему, что про него думает. Она сказала ему, что он жестокий, противный бог.
Грешникам Крест Виктории14 не положен, не то Джоан наверняка заслужила бы его в ту ночь. Храбрость ей придало не отсутствие воображения. Бог и она, одни, в темноте. Он со всеми своими вселенским силами. Вооружённый вечными муками и наказаниями и восьмилетняя Джоан: тварь, которую он создал по собственному образу и подобию и которую мог пытать и истребить. Ад уже разверзся под ней, однако промолчать было нельзя. Кто-то должен был ему это сказать.
– Ты противный бог, – сказала ему Джоан. – Да, именно. Жестокий, противный бог.
И чтобы не видеть, как перед ней распахиваются стены, не слышать дикого хохота тысячи чертей, которые пришли за ней, она упала, спрятала лицо в подушку, стиснула кулачки и стала ждать.
И вдруг грянула песня. Ничего подобного Джоан прежде не слышала. Настолько ясная, громкая и близкая, что вся ночь будто наполнилась гармонией. Опускалась до нежно тоскующего плача, трепещущего страстным желанием, и снова взмывала в захватывающем экстазе – песня надежды, песня победы.
Джоан, дрожа всем телом, соскользнула с кровати и отодвинула штору. Не было видно ничего, кроме звёзд и смутного контура холмов. Но песня звучала, наполняя воздух дикой, ликующей мелодией.
Много лет спустя, слушая увертюру к «Тангейзеру», она снова вспомнила ту ночь. Сквозь сумасшедшие, сатанинские неблагозвучия она слышала – то вяло, то победно – марш пилигримов. Так сквозь резкие неблагозвучья мира слышалась Песня Жизни. Сквозь смутные вечности дикарского младенчества человека. Сквозь столетия кровопролитий и ужаса. Сквозь тёмные века тирании и суеверий. Сквозь зло, сквозь жестокость, сквозь ненависть. Безрассудство рока, безрассудство смерти, всё та же соловьиная песнь: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Мы совьём гнездо. Мы вырастим потомство. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Жизнь не умрёт».
Джоан забралась обратно в кровать. Её посетило новое чудо. И с той ночи вера Джоан в бога миссис Мандей стала слабеть, чему способствовали обстоятельства.
Во-первых, произошло великое событие – начало учёбы в школе. Она была так рада вырваться из дома, массивного, чопорно меблированного в богатых пригородах Ливерпуля! Её мать, сколько она себя помнила, была инвалидом и редко покидала спальню до полудня. Отца, владельца большого машиностроительного завода, она, как правило, видела только за ужином, когда спускалась к десерту. Когда она была совсем маленькой и мать ещё не заболела, всё происходило
Британский орден.
