день румыны назовут «Катастрофой под Карпово».
Подзык
Ты это слово в словаре
У Даля не найдешь,
Зато к колодцу на горе
Наклонишься и пьешь.
(Михаил Трещалин «Подзык»)1
В нашем городке нет привокзальной площади. Вернее её давно превратили в стоянку автомобилей и небольшой рынок, через который можно выйти на главную улицу короткой дорогой. Но тащиться с большим чемоданом сквозь привокзально-рыночную толчею не хотелось, и я свернул в узкий переулок, ведущий к главной улице кружным путём. Заблудиться я не мог, ведь с малолетства знал тут каждый проулок, а за четверть века моего отсутствия в городке почти ничего не изменилось. Провинция живёт всё так же неспешно, как и в годы моего детства, даже если приметы времени и пытаются внести свои коррективы. Здорово, эх, здорово вновь вернуться домой!
Переулок привычно вывел на перекрёсток, но путь мне преградила траурная процессия, какой уже давно не встретишь в большом городе. В открытом кузове грузовика стоял простой красный гроб, обложенный венками, а за ним двигалась скорбная вереница родственников, друзей и знакомых покойного. Маленький оркестр играл похоронный марш. Я сдёрнул с головы кепку.
– Кого хоронят? – спросил, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Сашка-водолаз помер, – буркнул морщинистый дед из середины процессии.
Кто такой этот Сашка-водолаз я не знал, но, наверное, хороший был мужик, если около сотни человек провожают его в последний путь с оркестром по главной улице.
– Эх, хорош парок! – крякнул я радостно, плюхнувшись распаренной задницей на деревянное сиденье в предбаннике.
– Да уж! – довольно подтвердил раскрасневшийся Мишка, шлёпнув своим толстым задом напротив меня.
– Ну, прям Сандуны, – пошутил я, – хорошую баню построили, а стоит копейки.
– Эх-хе-хе, – с ноткой сожаления протянул старичок слева от нас, – вы, ребятки, в Подзы́ке не бывали. Вот где пар-то был, куда там Сандунам!
– Что за Подзыка? – поинтересовался я.
– Подзы́к, – поправил меня дед, и тут же спросил, – а ты, чей будешь? Мишку-то я вот знаю, а тебя что-то не припомню.
– Да это Ванька Смоляков, – ответил за меня Мишка.
– Николая Петровича сын, что ли? – прищурился дедок, продолжая теребить вяленую плотвичку, – то-то я гадаю, на кого похож. Вернулся, значит?
– А глаз-то у тебя ещё хорош, дядь Сень, – удивился Мишка.
– Да, слава богу, на восьмом десятке и память не подводит, – довольно отозвался наш неожиданный собеседник, – а всё баня.
И тут я его узнал. Это был тот самый морщинистый дед, что ответил мне из похоронной процессии. Только теперь он выглядел довольным и помолодевшим. Посасывал солёную рыбку и допивал бутылку пива. Мы тоже открыли по бутылочке.
– Дядя, Сеня, – наконец вступил в разговор и я, – так расскажите,
Идею этого рассказа подсказал мне Михаил Трещалин.
