У моста шептались наши матросы и зорко глядели в неясную даль реки.
По набережной я поехал в китайский город. На краю французской концессии я встретил двух казаков, ехавших дозором.
– Тихо сегодня в китайском городе?
– Повсюду тихо. После вчерашней бани манзы не скоро сунутся, – ответили казаки.
Мы поехали вместе.
– Кто идет? – раздался звонкий окрик из темного угла. Это был казачий пикет из трех человек, заброшенный где-то в глухом переулке, среди развалин обгоревших китайских домов.
– Свои! Свои! – кричим мы.
– У вас спокойно?
– Так точно, все спокойно.
Едем дальше. Узкая извилистая улица, сдавленная теснящимися домиками китайцев, точно вымерла. Часть жителей уже успела бежать, а остальные, запершись за воротами и задвинув ставни, не шелохнулись. Даже собаки не лаяли, чуя недоброе. Только иногда в щели виднелись огоньки курильных палочек, поставленных перед божницею духа-покровителя.
Одна сторона улицы была ярко освещена лучами луны, но другая тем мрачнее таилась в тени. Жутко было заглядывать в эти темные ниши и углы.
– А что, может выскочить боксер из такого темного места?
– Очень просто, может. Так и проколет своим длинным копьем, а потом поминай как звали.
– А ты в него из винтовки стреляй! Чего бояться! – ободрял другой казак.
Улица повернула к самой реке, откуда снова отступала. Здесь стояла японская застава – человек 15 японцев с одним офицером. Перед ними лежало на самом краю набережной свежее тело убитого китайца.
Японский офицер на ломаном английском языке объяснил, что этот боксер стрелял в них с джонки. Японцы кинулись к джонке, стоявшей у берега, нашли боксера, притащили на берег и застрелили.
С трудом произнося английские слова и облегчая их жестами, японский офицер объяснил, что он просит русских сменить его заставу, так как его солдаты стояли целый день, ничего не ели, а полковник Анисимов обещал сменить их еще вечером.
Я сказал об этом казакам, с которыми ехал.
– Понимаем. Так что мы доложим его высокоблагородию штабс-капитану Полторацкому. Их застава тут недалеко, в медицинской коллегии. Понимаем, – сказали казаки и поскакали.
Я снова поехал по извилистым переулкам, угнетавшим меня своим молчанием и безлюдием. Мне становилось страшно. В переулках ни души, ни русских, ни японских часовых.
Луна ярко освещала места недавних пожарищ: груды обожженного кирпича, тлеющие головни и брошенный поломанный домашний скарб.
Безмолвно торчавшие уродливые остовы сгоревших домов начинали пугать меня, как привидения, и мне всюду мерещились боксеры. Что, если в самом деле боксер выскочит с пикой из-за угла или из ямы? Моя лошадь храпела и тоже боялась. Казаки ускакали, а мой револьвер был далеко
