Должно быть, разум заблокировал ей память о том ужасном февральском дне 1920 года. Но Элинор, которой тогда было девятнадцать, этот день крепко врезался в память, и ей никогда не забыть ужаса случившегося.
Первой, кто на рассвете обнаружил их мать, была старая будильщица Мэри. Она ходила по улочкам Сохо и, поднося трубку к губам, стреляла сухим горохом по окнам верхних этажей, будя рабочих. Боковым зрением старуха заметила в грязи подол светлого платья, разметавшийся, словно крылья мертвой бабочки. Было это в узком глухом переулке. Остекленевшие глаза, холодная, как мрамор, кожа, ссадины и глубокие пурпурные отметины на шее… Мэри хватило беглого взгляда, чтобы понять: эта женщина рассталась с жизнью не по своей воле.
В тот же день к сестрам явились двое бородатых полицейских. Со вчерашнего вечера, когда мать не вернулась домой, Элинор и Роуз не находили себе места. Старший из двоих, тщательно выбирая слова, рассказал о случившемся. Вчера из работного дома бежал опасный бродяга, а их мать, оказавшись не в том месте и не в то время, имела несчастье столкнуться с преступным типом, когда возвращалась домой и решила сократить путь.
Элинор смотрела на дверь, которую едва успела закрыть за полицейскими, и думала, чтó скажет своей десятилетней сестре. Подавляя слезы и не позволяя панике разрастаться внутри, она повернулась к бледной, молчаливой Роуз, застывшей от шока. «Мы справимся», – сказала она, сжимая худенькие руки сестры. Мысленно Элинор составляла письмо к их черствым, холодным тетке и дяде – единственным родственникам, жившим в Эдинбурге. «У меня хорошая работа, и я найду способ поддерживать нас обеих», – сказала она Роуз, добавив к мысленному письму, что для них не представляется возможным переехать жить на север. Да и вряд ли тетка с дядей горели желанием принять под свою крышу племянниц. Нежелание было обоюдным.
В тот день Элинор лишилась последних остатков детской наивности. В ее груди вспыхнуло пламя ненависти к проклятым низшим слоям, особенно к обладавшим преступными наклонностями. Необходимо что-то делать с этим отродьем, бродящим по улицам и терроризирующим невинных женщин. Эта ненависть привела ее в Евгеническое общество, где она встретила людей, разделявших ее представления о безопасном будущем, свободном от бродяг всех мастей.
– Элли, – говорит успокоившаяся Роуз, – знаю, ты волнуешься за меня. Знаю, как ты обо мне заботишься, и я это очень ценю. Но, – она берет сестру за руку, – тебе придется отпустить меня в самостоятельную жизнь. Я всерьез намерена стать журналисткой. Да, это нелегко. Большинство газет не захотят иметь со мной дело. Но у нас, женщин, есть избирательное право. Значит, мы, женщины, способны делать гораздо больше, чем прежде. Я по-настоящему хочу заниматься серьезным делом. Очень-преочень хочу. Курсы открываются второго сентября. Софи говорит, что я могу жить у нее, сколько пожелаю, и она будет только рада моему обществу. Ну что плохого может со мной случиться в ее доме? Она предлагала познакомить меня с Роджером Фраем и Клайвом Беллом. Ты наверняка слышала их имена. Они искусствоведы.
