нескольких из них живыми в течение некоторого времени; их хвост представляет собой очень своеобразный орган – он хорошо приспособлен для того, чтобы служить присоском или органом прикрепления, а вместе с тем и своего рода резервуаром для слюны или какой-то иной жидкости в этом роде. Я не раз кормил их сырым мясом и неизменно наблюдал, что конец хвоста то и дело приближался ко рту, причем на мясо, которое в этот момент съедалось, выделялась капелька жидкости. Несмотря на столь многократное упражнение, хвост, по-видимому, не умеет находить дорогу ко рту; во всяком случае он всегда сначала прикасался к шее, которая, очевидно, определяла его дальнейшее движение.
Во время нашей стоянки в Байи наиболее обычным среди светящихся насекомых был, по-видимому, один жук-щелкун (Pyrophorus luminosus, Illig.). У него также свет становился более ярким при раздражении. Однажды я с любопытством наблюдал прыжки этого насекомого, характер которого, как мне кажется, еще не был должным образом описан[52]. Положенный на спину щелкун, приготовляясь к прыжку, отводит голову и грудь назад, так что грудной отросток выдвигается наружу и ложится на край своего влагалища. При дальнейшем отгибании головы назад отросток предельным напряжением мышц сгибается подобно пружине; в этот момент насекомое опирается на конец головы и надкрылья. При внезапном ослаблении напряжения голова и грудь вздергиваются кверху, вследствие чего основания надкрыльев ударяются о поверхность, на которую опирается насекомое, с такой силой, что его тело толчком подбрасывается кверху на высоту одного-двух дюймов.
Выступы на груди и влагалище отростка служат для придания устойчивости всему телу во время прыжка. В описаниях, которые мне приходилось читать, недостаточно подчеркивается значение упругости отростка: такой резкий прыжок не может быть результатом простого сокращения мышц без помощи какого-нибудь механического приспособления.
Несколько раз я совершал короткие, но чрезвычайно приятные экскурсии по окрестностям. Однажды я посетил ботанический сад, где можно увидеть много растений, хорошо известных по приносимой ими большой пользе. Листья камфорного, перечного, коричного и гвоздичного деревьев распространяли восхитительный аромат; хлебное дерево, или жака, и манговое дерево спорили между собой великолепием листвы[53].
Характер пейзажа в окрестностях Байи определяется главным образом двумя последними деревьями. Не видав их, я не представлял себе, что дерево может отбрасывать на землю такую густую тень. Оба они занимают такое же положение в отношении вечнозеленой растительности этих стран, как лавр и падуб в Англии в отношении деревьев с опадающей листвой. Можно заметить, что дома в тропических странах окружены самыми красивыми растениями, потому что многие из них в то же время полезны для человека. Кто посмеет усомниться, что оба этих качества соединены в банане, в кокосовой пальме, во многих других видах пальм, в апельсинном и хлебном деревьях?
В этот
Kirby, «Entomology», vol. II, p. 317.
Хлебное дерево (
Манговое дерево (
