по щеке, напоминая про синяк.
– Ты разве не слышал? В «Горжетке» человека грохнули.
– Да? – только и смог произнести я.
– Ага, прямо на танцплощадке. Зарезали, говорят. Крик-шум, прибежали охранники, «бобики» понаехали. Меня с другими вместе и замели. Паспорт я с собой не ношу – административное нарушение. Ору и матерюсь – оскорбление людей при исполнении. Дерусь, если меня без моего согласия лапают – а это хулиганство. А уж если из сумки вдруг мобильник исчезает, так я запросто и убить могу, – она вытерла заляпанные в майонезе пальцы об оберточную бумагу и, показывая степень ярости, обеими руками взлохматила свои черные кудряшки.
– Задержали, да еще и ограбили, – подытожил я, – Печальная история.
– Ничего не печальная. Старик все равно бы насильственно помер, с огнем играл, а меня отпустили скоро.
– Прямо так? Взяли и отпустили?
– Ну, не прямо, – она чуть приблизила ко мне лицо, показывая свой подбитый глаз, – Я еще поскандалила, конечно, а дальше позвонила Ашоту и пообещала, что буду ему чаровницей.
– Как же ты звонила, если телефон украли?
– А он нашелся. Чудесным образом – в сумке, в кармашке, которым я отродясь не пользуюсь. Я и давай звонить поскорей, пока мне новую конфискацию не придумали. Знаешь, Ашота?
– Нет, не знаю.
– У него папаша – настоящий князь. С Кавказа. Бывает же такое, да?
– Да, бывает, – сказал я, ни капли не интересуясь. Какое мне дело до неподдельных князей?
Я покончил с едой быстро, пора было возвращаться, но бросать толстуху было неловко, а она не торопилась, жевала вяло, без охоты.
– Вот же ужас, – сказала она, смяв, наконец, в комок оберточную бумагу, – Раньше хоть за дуру могла сойти. А теперь только на криворылую алкоголичку тяну.
– Ничего страшного. Через день-другой пройдет.
– А мне завтра надо. Ты зря в «Горжетку» не ходишь. Хорошее местечко.
– Хорошее, конечно. То убьют кого, то ограбят. Что ни день, то аттракцион.
– Ай, прямо целка-невидимка, – Манечка издала смешок, розовый наряд ее пошел тяжелой волной, – Никуда она не ходит, себя блюдет. Иногда только, как прижмет, совершенно случайно, в три часа ночи является в непотребном месте. Шла, понимаешь, интеллигенция за полным собранием сочинений Левонида Левонова фон Шапокляк, да заблудилась, – она поглядела на меня, синяк ее задорно посверкивал, – Пугливый вы народ. Сидите по своим клетушкам, – все мечтаете о вечной любви.
– Кто это мечтает?
– Вы, кто ж еще, – она шумно и коротко вздохнула, – Не люблю несчастливых. А счастливых люблю. Ты со своим давно вместе?
– Это что, допрос?
– Я тут тебе про убийства рассказываю, а ты не хочешь сообщить даже, когда ты начал совать в своего бойфренда свой грязный двадцатипятисантиметровый член. Какая дикая несправедливость!
– А я
