кто-то посторонний в этот момент заходил в дом, ужас её положения был напоказ. Она одёргивала мятую ночную рубашку, и видела себя в зеркале: кое-как прибранные волосы, одутловатое бледное лицо, дряблые руки. Но она не стыдилась. Более того, жалость и страх в глазах гостя, его брезгливое сочувствие вызывали в её душе мстительное удовлетворение.
На улице был уже май. Но, хотя и чакали привычно часы на стене, для Таисии Ивановны время остановилось.
Глава 10. Уход
Утром забежала Валя-Потапиха, крепкая ещё, сухая старушонка, что жила на краю села.
– Чё, всё-то болеш ишшо? – она по-свойски устроилась на диване. Обвела взглядом комнату, и Таисья Иванова, словно впервые, увидела вокруг дикое запустение: пыль на стенах, обвисшие шторы, грязные стёкла невыставленных рам, потемневший пол. На табурете, рядом с кроватью, стояли тарелки с засохшей едой.
– Ты меня найми, – сказала Потапиха, – я те мигом всё выбелю.
– Доча приедет и выбелит, – поджала губы хозяйка.
– У ей, Альбины, двое ребят, в городе-то? – уточнила Потапиха, хотя знала об этом давным-давно.
– Двое… – нехотя отозвалась Таисья Ивановна. Потапиху она недолюбливала.
– А невестка-то, чай, родит скоро?
– Скоро. А с бабушки – никакого проку, – и привычные слёзы закипели в глазах у хозяйки.
После ухода сельчанки она, задыхаясь, села на край кровати. Вглядывалась в своё отражение. Глаза ввалились. Сеть морщин на синеватой, как у замороженной курицы, коже.
Кто бы смог вернуть её к жизни? Кто смог бы вытащить из беспросветности, полузабытья?
Дети? Если бы они были маленькие, теребили бы её, просились на руки, тянули погулять – по белому снегу ли, по зелёной ли траве, есть бы просили – и она бы встала!
Но дети щебетали и плакали где-то в далёком-далеке, а вокруг стояла отупляющая тишина.
Сеня… Таисья Ивановна вспомнила – скрип уключин, зелёно-синий вал воды за бортом, тени от набегающего тальника, и карие глаза Семёна, жаркие, влюблённые. Руки его, загорелые на покосе, сильные. Голос его, от которого сладко торкало сердце…
Душа Таисии, переполненная тягучей тоской, слепо искала мужа, звала, и… не находила. Если бы это был он, её Сеня, неужто не пожалел бы её? Всю жизнь она старалась угодить – готовила вкусно, стряпала, всё старалась для него, для него… Её Сеня обнял бы её, прижал к себе, по голове погладил. Добрые бы слова нашёл.
Но вместо Сени рядом ходил кто-то, сновал равнодушно, смотрел уныло-обидчиво, и очень был похож на её мужа, но это был не он. Она давно догадалась, но никому не говорила об этом страшном открытии.
Что Семён! Она себя не могла признать в этом измученном, обессилевшем теле, которое питали, пичкали лекарствами, мыли…
Душа наблюдала со стороны. Ей было скучно. Всё было ненастоящее. Она мысленно шла вдоль сельской улицы, и ни к кому не хотелось
