с другой стороны толстой высокой спинки резного стула.
Все застыли. Это длилось лишь миг, тут же Крагатак с грохотом полетел из-за стола: стрела, ударив в лоб, отшвырнула на середину комнаты. Кацапаган не двигался, чувствуя, что находится под защитой стены, третья стрела свистнула совсем рядом – грузный Ендлярма рухнул без звука: стрела попала в висок, пробила голову насквозь.
Двое уцелевших поспешно плюхнулись на пол среди объедков, отползли под защиту стен. Один замешкался, стрела в последний момент вонзилась под лопатку, и он быстро затих, царапая ногтями пол.
Прямо над ухом замершего Кацапагана за стеной прогремел страшный, как львиный рык, голос:
– Меня хороните?.. Это вы все трупы!
Кацапаган сидел за столом не шевелясь, даже боясь выпустить кубок из онемевших пальцев. Спиной он вжимался в стену, чувствуя там, на просторе, огромного страшного человека. В углу застыл Мирошноман – храбрый, неустрашимый, но теперь бледнее стены, под которой искал защиты. Он встретился взглядом с Кацапаганом. Тот не двигался, страшась окна, рядом с которым сидел, боясь отодвинуться.
За стеной было тихо. Кацапаган начал мелко трястись, двор был заполнен блеяньем коз, кудахтаньем, скрипел колодезный ворот, а в это время чужак наверняка уже крадется к другому окну – их еще два! – оттуда выстрелит в него… или Мирошномана.
Он успел умереть сотни раз, в желудке будто образовалась огромная глыба льда, и все тело холодело, застывало от ужаса. Вдруг дверь с треском распахнулась – оцепеневший Кацапаган даже не шелохнулся, уже в душе мертвый, – через порог шагнул пьяный Когуторман. Он уцепился за косяк, перекосил рожу:
– Ну и надрались… А еще на меня… Вымойте сперва свои грязные пальцы, прежде чем указывать на мои пятна…
Мирошноман оторвал голову от пола, спросил сдавленно:
– Там за хатой… видел кого?
– Никого, – ответил Когуторман и рыгнул. – А что, каджи привиделся?..
– Нет, но…
– А что вы… Великая Кобылица!.. Передрались, что ли? И вина сколько разлили, болваны неотесанные, а еще новому богу кланя…
Кацапаган, разом ожив, метнулся через всю комнату, опрокинул стол, выскочил на крыльцо. На пустом дворе блеяла и пыталась оборвать веревку одинокая коза – не кормили со вчерашнего дня. У ворот молодой обрин гонял на длинном поводе дикую лошадь, хлыстом приучал к полной своей власти. И лошадь, и молодой воин уставились на взъерошенного Кацапагана с удивлением – у парня отвисла челюсть, а лошадь фыркнула.
Кацапаган вдруг понял, что после гибели десятника теперь он старший. Повернулся на крыльце, крикнул:
– Мирошноман! Когуторман! Выносите раненых. Пещерника нет, скрылся.
Из хаты донесся протрезвевший голос Когутормана:
– Раненые? В них жизни как в скамье, на которой сидят! Стрелы прошибли насквозь, как я протыкаю пальцем лист лопуха.
Согнав
