тащит на вершину горы огромный камень?
Обры – воины-звери, подумал он, воскрешая старые клички. Для них сильный как бык, храбрый как лев, лютый как волк – не слова из песни кощунника. Они подражают зверям, изо всех сил – на беду, довольно успешно – стараются превратиться в зверей. Поедая убитого хищника, принимают его повадки, ибо мощь и душа зверя обязательно переливаются в их тела. Ритуал поедания почти убитого противника у обров привел к воинскому людоедству, как случилось во многих племенах: голову на отрез, еще у живых противников пожирают печень, пьют кровь.
Они подражают зверям в походке, надевают шкуры, украшают себя клыками и когтями убитых зверей. Полагают, что обладают неуязвимостью, если впадают в бешенство в бою, отбрасывают щиты, а на противника бросаются с неистовой яростью, с криком, воем, пеной на трясущихся губах. Это приводит в оцепенение жителей веси, нагоняет страх на противника, если тот сам разъярен недостаточно или не жаждет окрасить меч в крови. Но если человек не дрогнет, выдержит первый бешеный натиск воина-зверя, что тогда?
Олег посмотрел на свои ладони, сжал и разжал пальцы. Обры – не просто одно из племен, которое, как и другие племена, как и он сам, блуждает в полумраке, отыскивая дорогу к свету. Обры – племя, стремящееся во тьму, старающееся приблизиться к зверю, изо всех сил гасящее ту искру божественного огня, которую зажег в людских душах великий Род. Значит, обры – его враги. Не враги его народа, здесь все народы – осколки его племени, а враги его души…
Он запоздало и с некоторой досадой напомнил себе, что все племя не может стремиться к свету, как не может стремиться и к мраку, а обры вряд ли племя, скорее, тайное или явное воинское сообщество, братство, какие часто встречал у разных народов. Например, хатты с железными ошейниками, что странным образом из знака бесчестия превратились в знак чести. Олег напряженно размышлял, но руки уже работали, умело выпарывали из убитого оленя жилы, сдирали слизь, натягивали… Он сам удивился, как работали умело, словно он и не провел долгие годы в уединении, безмолвии, в тягостных раздумьях об Истине.
Вскоре две новые тетивы были готовы: одна на лук, другая в запас. Предыдущие истлели, пока он искал Истину, но не заржавел грозный двуручный меч – когда-то назвал его Последним Криком. Он не помнил, когда пришел обычай давать мечам имена, но уже у Таргитая был такой меч. На мече клялись, меч был признаком свободного человека, боги вовсе не расставались с мечами. Даже новый пророк заявил, что не мир он принес, а меч, а если у кого нет меча, то пусть продаст плащ свой и купит меч. Но ведь еще Таргитай, ныне Сварог, пытался перековать мечи на орала! Поторопился певец…
Олег нахмурился, раздраженно повел лопатками, поправляя меч за спиной на перевязи. У него просто меч. Просто двуручный меч, у которого не может быть имени, ибо он, Олег, давно не волхв, не боец, а мирный пещерник, мучительно отыскивающий Истину!
Он дремал, привалившись спиной к стене, когда в сонных видениях появилось
