мир. Другой шанс, на который нельзя не обратить внимания, связан с тем, что экономика, в виде теории или практики, уже не справляется с функциями «метафизики». Такое не снилось не только Марксу, но даже и Ленину.
Важным эпизодом в прежнем укрощении времени, столкнувшемся сегодня с непреодолимыми препятствиями, было отождествление познания с установлением дистанции. Отмерь расстояние, не позволяющее тебе сливаться с твоим объектом, и в качестве бонуса вместо резонанса с ним ты получишь знание о нем.
Пример того, как это делать, подала трагедия, если верить Ницше, зафиксировавшая свою дистанцию от музыки. Потом была философия, которая противопоставила себя мудрости. За ней последовала живопись Кватроченто, в которой применялась линейная перспектива, позволявшая изъять себя из мира, симулируя взгляд абсолютного наблюдателя. Из этого взгляда возникло все то, что стало называться «наукой».
Стоимостное выражение любых вещей, позволившее разотождествиться с их свойствами и функциями, также было вехой в этом процессе, но пришло позже. Возможно, именно теперь, в эпоху, символом которой стало социальное дистанцирование из-за нечеловеческого врага, все перечисленные дистанции сойдут на нет или по крайней мере изменят свой статус.
Каково бы ни было происхождение вирусной атаки, связанной с феноменом COVID-19, она показывает нищету того, что на языке науковедения называется «строгой наукой», а на языке старой метафизики – «умом». По сути, это нищета познания, действующего через противопоставление и отрицание. Чтобы понять, чем вызван нынешний кризис познания, нужно проследить генеалогию самого познания, которая теперь кажется более простой и более неожиданной, нежели раньше.
Эта генеалогия связана с тем, что достигнутая автономия человеческой души сделала ее неотделимой от свободы воли, более того, превратилась в ее двойника. Между элементами сложившейся близнечной пары возникло соревнование, в котором автономия души стала определяться возможностью конвертировать ее в свободу воли, а свобода воли стала измеряться числовыми параметрами этой конвертации, буквальным превращением в стоимость. Попросту говоря, связь души с волей стала определяться возможностью душу продать, превратить ее в капитал (все теории капитала, начиная с Адама Смита, основываются в первую очередь на том, что этот капитал «человеческий»).
Однако что выступает заменой души, когда воля, предельно возвысившись, обращается к тому, что на языке Гегеля можно назвать «самоотрицанием»? Злато-серебро, знатное происхождение или, к примеру, властное превосходство могут, конечно, участвовать в этом акте обмена. Однако целиком они его определять не могут. Почему? Да потому что не являются заменой души даже на самом суррогатном уровне. Душу, конечно, можно заменить пустотой, зиянием, свищом. Формой всего этого служит признание ее отсутствия. С какой-то точки зрения такое решение может показаться наиболее элегантным.
