Боже ты мой, Дэниэл! Барри – тоже мне север!
Я была поражена, не скрою. Дэниэл – светлая голова, полмира объездил. Все детство он провел на чемоданах – то отца, то мать приглашали куда-то читать лекции. Год он прожил в Бостоне, год в Риме, год в Лондоне, год в Вашингтоне, год в Эдинбурге. И надо же, такой пробел в знаниях о родной стране. Будь он египтологом и ползай всю жизнь по гробницам, это еще куда ни шло, а он микробиолог, изучает природу! Биолог, чья нога не ступала дальше садика за домом.
Видимо, удивление развязало мне язык – я пустилась ему рассказывать о Вороньем озере, о том, что там было безлюдье, глухие дебри, пока туда не добрались лесопромышленники, не проложили дорогу к голубому озерцу, которое окрестили Вороньим, и вскоре этой дорогой пришли туда трое парней. Трое парней без гроша в кармане, они устали батрачить по чужим фермам и мечтали о своих собственных. На троих у них было три лошади, вол, пила да еще кой-какой инструмент, и стали они вместе расчищать участок. Земля была государственная, парни попросили каждый по пятьдесят акров, и поскольку этот медвежий угол надо было заселять, землю они получили бесплатно. Для начала расчистили каждый себе по акру, срубили по бревенчатой хижине. А потом съездили по очереди той же дорогой на юг, в Нью-Лискерд, и там нашли себе жен. И привезли их каждый к себе в хижину.
– Четыре стены да крыша, – рассказывала я Дэниэлу, – пол земляной. Воду таскали ведрами из речки Вороньей. Вот уж точно прошлый век.
– А продукты у них откуда брались? До первых урожаев.
– Привозили на телеге. Точно так же привезли и дровяные печи, рукомойники, кровати и остальное. Понемногу, в несколько приемов. И землю так же расчищали, понемногу. На это ушли годы, труд целых поколений. Ее и сейчас расчищают.
– И все трое своего добились? Удалось им развернуться?
– Конечно! Почва там неплохая. Не самая лучшая, но достаточно плодородная. Только вот лето короткое.
– И давно это было? – спросил Дэниэл.
Я задумалась.
– При наших прадедах и прапрадедах. – Лишь теперь я осознала, что эти трое и наша прабабушка – люди одного поколения.
– А потомки их там и живут?
– Кое-кто остался, – ответила я. – Фрэнк Джени, один из той троицы, семью завел большую, занялся молочным хозяйством, они и сейчас на подъеме. Второй – Стэнли Вернон. Ферму его в конце концов кто-то перекупил, но дочь его до сих пор в наших краях живет. Старая мисс Вернон. Ей уже лет сто, не меньше.
– Они так и живут в бревенчатых хижинах?
Я посмотрела на Дэниэла – шутит он или говорит всерьез? С Дэниэлом не угадаешь.
– Да нет же, Дэниэл, какие там хижины! Живут они в домах, как все люди.
– Вот ведь жалость! А с хижинами что стало?
– Их превратили, наверное, в сараи и амбары, как только достроили дома. А потом они стали гнить и разрушаться. Так всегда бывает с необработанной древесиной – сам знаешь, ты же биолог. Только хижину Фрэнка Джени купили и увезли на грузовике в Нью-Лискерд, в этнодеревню.
– В
