о прическах Катрин вспомнила, что́ новая соседка дала ей перед уходом. Странный стеклянный флакон с пробкой не внушал доверия. Жидкость внутри была тягучей, липкой, странно пахла и не вызывала желания наносить ее на голову. К тому же мать принесла какой-то новый шампунь, судя по всему, из магазина, а не тот, что она обычно покупает на рынке. Переполненная сомнениями, Катрин помыла голову обоими средствами и, как обычно, не расчесываясь, легла спать.
Утро встретило ее весьма неоднозначно. Голова гудела, как после портвейна и пачки сигарет, выкуренной за один вечер. Свет резал глаза; особенно болел тот глаз, который таинственным образом прозрел.
«Что за дрянь я вчера пила?» – крутилось в голове у девочки.
Первым делом Катрин направилась в ванную, чтобы перебить зубной пастой томившийся во рту привкус болота. Над раковиной висело грязное от разводов зеркало, которое обычно показывало одни и те же картины. Но сегодня, когда Катрин выдавила на щетку остатки пасты из скрюченного тюбика и, обнажив зубы, посмотрела на свое отражение, зеркало показало что-то новенькое. Катрин замерла. На секунду ей показалось, что это кто-то другой смотрит на нее из-за стекла, но, прикрыв пару раз рот и заново его открыв, а затем протерев стекло, девочка убедилась, что отражение было ее собственным.
– Ты там давай, не засиживайся, мне на работу пора, – постучалась мать в дверь.
Помятое, немного прыщавое и по-детски наивное лицо по-прежнему принадлежало Катрин, но вот волосы явно были не ее. Вместо мелированных тонких соломинок на голове в разные стороны торчали пышные, черные как ночь колтуны. Катрин подергала за волосы и, убедившись в том, что это не парик, начала рыскать по полкам в поисках расчески.
– Что за девка растет? Лучше бы я ее оставила тогда в роддоме. Вся в этого алкаша – ни мозгов, ни уважения, – послышался голос матери.
– Да выхожу я, выхожу! – обиженно отозвалась Катрин и открыла дверь. Но матери снаружи не оказалось.
Девочка вышла из ванной и огляделась по сторонам – никого. Тогда она пошла в комнату родителей и увидела мать, курящую на балконе. Между ее пальцами был зажат догорающий окурок, значит, она курила минут пять, не меньше. Но как же тогда Катрин услышала, что та про нее сказала? Да еще и так отчетливо, словно мать была прямо за дверью… Показалось, наверное.
Катрин вернулась в ванную и принялась расчесывать то, что поселилось на ее голове. Через пятнадцать минут кряхтения и вскриков (с непривычки девочка дергала расческой слишком сильно) бесформенный шухер превратился в королевскую гриву. Сильные, как канаты, и невероятно красивые волосы черными волнами ниспадали на плечи. Катрин смотрела на них и не могла понять, как такое возможно. Это невероятно, просто с ума сойти: сначала – глаз, теперь вот – роскошная шевелюра!
На всякий случай не показываясь матери, Катрин сгребла со стола в портфель все свои ученические принадлежности и хотела было кинуть туда же дневник, но с грустью вспомнила, что он больше ей не принадлежит.
«Начну новый», – решила она и, обувшись, вышла из
