похоже, дара речи лишился от удивления. «Позаботились» – не совсем точное слово, всего-то позвонили пожарным, чтобы меня сняли с крыши.
– Для нас это было…
– Самое главное, он не пострадал.
Закатываю глаза и принимаюсь запихивать в сумку грязную одежду, iPod, книги, учебники, маленькую стеклянную статуэтку кошки, флешку со всеми школьными работами. Слушать даже не буду, о чем они там треплются. Всего пара дней. Я справлюсь.
По дороге к машине Филип оборачивается ко мне:
– Что же ты ведешь себя как идиот?
Пожимаю плечами. Все-таки ему удалось меня зацепить.
– Думал, я уже это все перерос.
Брат достает брелок с ключами и снимает «мерседес» с сигнализации. На пассажирском сиденье бардак, я сметаю стаканчики из-под кофе на пол, прямо на валяющиеся там мятые и грязные дорожные карты с MapQuest.
– Ты, надеюсь, хождение во сне имеешь в виду. Потому что, перерос или не перерос, идиотом ты так и остался.
Глава третья
Гоняю по тарелке брюссельскую капусту. Напротив в детском креслице плачет маленький племянник, и Мора дает ему какую-то пластиковую штуку погрызть. У жены Филипа синяки под глазами. Всего двадцать один, а на вид как старуха.
– Одеяла на диване в кабинете.
На столе разбросаны какие-то бумажки, шкафы заляпаны жирными пятнами. Мне хочется сказать Море, чтобы не волновалась, я сам все сделаю, у нее и так забот хватает. Но вместо этого говорю: «Спасибо». Одеяла-то уже постелены. Лучше просто поблагодарить и не связываться с Филипом. И вообще держать язык за зубами. В кухне, к примеру, жарко, почти дышать нечем, но я молчу. Прямо как на тех каникулах, когда духовку не выключали весь день – готовили индейку. Папа еще сидел за столом и курил длинные тонкие сигариллы, от них пальцы делались желтыми. Я иногда их покупаю и жгу в пепельнице, если скучаю по нему особенно сильно.
А вот сейчас я скучаю по Веллингфорду и тому отличному парню, которым так ловко прикидывался.
– Завтра приезжает дед. Хочет, чтобы ты помог ему с уборкой в старом доме. Говорит, это для мамы – она же скоро выйдет.
– Не думаю, что ей понравится. Она не любит, когда роются в ее вещах.
– Деду скажи, – вздыхает Филип.
– И я не хочу туда ехать.
Речь о большом старом доме, где мы росли. Он под самую крышу забит всякой всячиной. Родители каждое лето колесили по стране, мошенничая напропалую, и не пропускали ни одной гаражной распродажи. Мы обычно в это время жили у дедушки в Сосновых Пустошах. Когда умер отец, в доме скопилось столько хлама, что в комнатах, чтобы пройти, приходилось прокладывать туннели.
– Ну и не едь.
Может, хоть сейчас посмотрит в глаза? Но нет, уставился на воротник моей рубашки.
– Мама в состоянии о себе позаботиться. Она такая. Я вообще не уверен, что после освобождения она вернется на нашу свалку.
С самого суда Филип с мамой не в ладах. Брат – мастер физической
