Аван Даутович Акчурин. Нужно поручить ему продолжить эту работу.
В конце совещания Муртазин заявил, что вместе с главным инженером наметит конкретные меры.
– На этом, кажется, всё, – заключил он. Назирову он велел остаться.
Когда все вышли из кабинета, Муртазин попросил Назирова рассказать, когда и какой институт он закончил, на каких заводах работал, давно ли начальником цеха. Поинтересовался также, за что ему было присвоено звание лауреата, и, узнав, что Назиров получил его за коллективный труд ещё в институте, молча кивнул головой. Зато очень подробно расспрашивал, в каком состоянии находится проект на данный момент, интересуясь его мельчайшими деталями.
Выслушав ответы Назирова, Муртазин встал.
– Пока не ознакомлюсь с вашим проектом сам, – сказал он, – не скажу своего последнего слова, хотя вижу – вам очень хочется услышать его. Потерпите немного. Но независимо от того, будет приемлем ваш проект в целом, нет ли, хвалю уже за одно – за смелость. Вы замахнулись по-крупному. На священные каноны, так сказать. Поток в серийном производстве?.. Да это всеми богами науки отвергнуто. А вы восстаёте. И хорошо делаете… Продолжайте свою работу в этом направлении. Я ещё вызову вас. Если нужна будет помощь, звоните, заходите. Не стесняйтесь… Договорились? Желаю успеха.
Назиров вернулся в механический цех окрылённым. Столкнувшись с Надеждой Николаевной, порадовал и её приятной новостью. Забежал в конторку, чтобы позвонить Гульчире. Но её не оказалось на месте. «Пошла по цехам», – объяснили ему. Это немного испортило Назирову настроение. Такая минута, а он лишён возможности поделиться радостью с Гульчирой, передать свой душевный разговор с новым директором. Вдруг зазвонил телефон. Назиров схватил трубку, думая, что это Гульчира. Но оказалось, что звонит Шамсия, телефонистка заводского коммутатора.
– Азатик, поздравляю, – пропищала она кокетливым голоском. – Говорят, ты произвёл фурор своим выступлением… прямо-таки очаровал нового директора, Идмас в восторге от твоего успеха!..
У Назирова вырвался довольный смешок. Идмас в восторге!.. И когда успела узнать! А Гульчира небось и не слышала ещё. А и услышит, виду не покажет, что рада за него. Она ведь другая.
«Позволь, позволь, друг Азат, что это?.. С чего ты вдруг так обрадовался, услышав об Идмас, когда думаешь о Гульчире?..»
Сдвинув кепку козырьком назад, Сулейман не отрывал глаз от резца. Чёрная, шершавая, точно осколок метеорита, сталь делалась под его пальцами всё более гладкой. Вот она, зеркально засверкав, стала принимать затейливую форму коленчатого вала. Хотя старик Сулейман и любил похвастать, что не съел столько хлеба за жизнь, сколько обработал деталей, до сих пор каждая новая деталь вызывала в нём радостный трепет. Радость эта прорывалась в лёгкой улыбке да в том, что теплел взгляд его озабоченных глаз. Но порой это чувство радости, удовлетворения своим трудом было столь сильным, что он, не имея
