так много деревьев. Даже не знаю. Я понимаю, что если я промажу, он больше никогда сюда не вернется.
Я стою, изучая обстановку, боясь спугнуть его. Я хочу, чтобы он подошел поближе. Но он как будто не собирается. Я размышляю, что делать. Я могу попытаться атаковать его, подбежав настолько близко, насколько возможно, а затем бросить нож. Но это глупо: всего один метр и он убежит. Я думаю, стоит ли пытаться подкрасться к нему. Но сомневаюсь, что это тоже сработает. Малейший звук – и он обратится в бегство.
Поэтому я стою здесь и рассуждаю. Я делаю маленький шаг вперед, занимая лучшую позицию, на случай, если придется метнуть нож. И этот шажок становится роковым.
Под моей ногой хрустит веточка и олень мгновенно поднимает голову и смотрит на меня. Мы встречаемся глазами. Я знаю, что он видит меня и готов удрать. Мое сердце бухает в груди, я понимаю, что это мой единственный шанс. Мои мысли застывают.
Затем я резко действую. Я наклоняюсь вперед, выхватываю нож, делаю большой шаг вперед и, полагаясь на свои навыки, кидаю его, целясь прямо ему в горло.
Тяжелый пехотный нож папы кувыркается в воздухе, а я молюсь, чтобы он не врезался в дерево. Он выглядит красиво, поднимаясь поочередно разными концами в воздух и блестя на солнце. В тот же самый миг я вижу, что олень поворачивается и готовится бежать.
Я слишком далеко, чтобы разглядеть, что именно произошло, но через секунду я могу поклясться, что услышала звук ножа, входящего в плоть. Но олень соскакивает с места и я не могу понять, ранен ли он.
Я срываюсь вслед за ним. Добравшись до точки, на которой он стоял, я удивленно замечаю алую кровь на снегу. Сердце трепещет у меня в груди, наполнившись воодушевлением.
Я следую по кровавому следу, бегу и перепрыгиваю через скалы и где-то через пятьдесят метров нахожу его, рухнувшего в снег; мышцы его ног подергиваются. Я вижу нож, который торчит из его горла. Точно из той точки, в которую я целилась.
Олень все еще жив, но я не знаю, как облегчить его боль. Я ощущаю его страдания и чувствую себя ужасно. Я хочу, чтобы смерть его была быстрой и безболезненной, но ничего не могу придумать.
Я встаю на колени и вытаскиваю нож, наклоняюсь и быстрым движением провожу ему по горлу, глубоко втыкая лезвие, надеясь, что это сработает. Мгновенье спустя из раны струей начинает бить кровь и уже через десять секунд олень перестает шевелиться. Его глаза замирают, и я понимаю, что теперь он мертв.
Я встаю, глядя вниз, сжимая в руке нож, и меня переполняет чувство вины. Я ощущаю себя первобытным человеком, поднявшим руку на такое красивое, беззащитное существо. В тот момент мне сложно понять, как сильно мы нуждаемся в еде, как мне вообще повезло поймать его. Все, о чем я думаю, это то, что несколько минут назад оно еще дышало, как я. А теперь оно мертво. Я смотрю на него, лежащего совершенно неподвижно в снегу, и мне стыдно.
В этот самый момент я впервые слышу это. Поначалу я не придаю этому значения, посчитав, что мне показалось и
