умирало в ее душе.
Странное, необъяснимо упоительное желание жить, растревоженное в девушке прикосновением к нежной ткани, постепенно затихало. Больше не осталось сил бороться. Да и за что бороться? За право быть униженной и избитой? За право радоваться копеечной вещи, подаренной из жалости и сразу же отобранной более сильным? За право делать грязную работу и терпеть чужие насмешки и тычки? За что?
Она сломалась.
Жалкое подобие человека съежилось на полу в комочек, прикрываясь руками и подтягивая ноги к животу. Умереть. Ей хотелось умереть. Нет, матушка никогда не била так больно, как Кирт. Ну, похлещет, покричит и успокоится, но… упала сейчас девушка не от боли. Просто в теле больше не осталось сил на сопротивление, пускай и молчаливое.
Хотелось лежать, сжавшись на деревянном полу, и надеяться, что вот-вот, сейчас, еще через пару мгновений все прекратится. Совсем все. И несчастная жертва медленно уплывала по тихим волнам безразличия. Далеко-далеко и высоко-высоко над ней мать и сын о чем-то говорили. Она слышала слова, но не понимала их.
– Чего это с ней? Неужто загнулась наконец? – недоверчиво и брезгливо.
– С подзатыльника-то? Придуривается. Ну-ка…
Грубые руки ухватили ее под бока, поставили на ноги, встряхнули.
– Ты, чумичка, если мать еще раз напугаешь, так получишь, что небо с овчинку покажется.
Зария кивнула, она пыталась понять смысл слов, но упускала его. Да не все ли равно? Главное выразить покорность.
Муж поволок безучастную ко всему жертву на кухню и толкнул за стол. Она села и покорно взяла ложку. Свекровь с грохотом поставила перед снохой пузатую, исходящую паром миску.
– Ешь, уродина. И больше чтоб мне тут припадки не разыгрывала.
Снова кивок.
Чернушка медленно начала есть. Она знала, что эта похлебка, которую ей готовили раз в несколько недель, навариста, жирна, но вовсе не так вкусна, как кажется. Не могли родственники убить ее открыто, травили потихоньку.
А Зария каждый раз пользовалась единственным своим умением – отводить глаза, чтобы эту похлебку не есть. Но сегодня… она вычистила всю чашку, добросовестно и медленно жуя. Пусть так.
И на языке стало приторно-горько, а сердце затрепыхалось так сильно, будто бы девушка бегом преодолела долгий путь в гору. Медленно она встала из-за стола, одолеваемая ознобом, накинула на плечи полушалок и побрела в «Кабаний пятак». А то опять Багой бранить будет. Да и Василисе достанется…
Чернушка плелась по улице, не слыша ничего, кроме шума в ушах. Медленная тягучая боль расползалась по телу. Дышать стало тяжелее, воздуха словно не хватало. Но все же Зария смогла доковылять до трактира, пройти на кухню и здесь медленно сползти вдоль стены на лавку.
– О, пришла! – обрадовалась Лиска. – Я уж заждалась. Там вон кисель кипит, крышку приоткрой, пока не убежал, а то Багой опять
