с мальчишечьим острым личиком, имеющая, как я помнила, пятерых детей от мужа-алкоголика. Разгадку её волнения я узнала в ближайшем магазине. Смуглая продавщица Вера, с прекрасным, словно выточенным из тёмного дерева лицом, обронила мне «упреждающе», чтобы я не слишком улыбалась Синбату через штакетник, так как мать-героиня Зина теперь его жена.
Зинин бывший муж «гусей погнал», «съехал с крыши», распевает похабные песни, ходит из дома в дом, ищет, чего не терял, и запросто может помочиться посреди деревенской улицы. И, показав уже не жёлтые, а чёрные зубы курильщицы со стажем, Вера добавила, что живут, мол, Синбат и Зинка хорошо.
– Пьют они хорошо, – вздохнула незнакомая мне молодая женщина.
Вечером мы с дочкой и сыном пошли искупаться на протоку, и за кустами, где копошились люди у костерка, услышала я Зинин хрипловатый говорок с очень характерными для неё матами-прибаутками. На берегу никакой Зины не оказалось, зато обнаружились два белоголовых, посиневших от холода пацана. Они, накупавшись до гусиной кожи, грелись, постукивая зубами, у костра, и переговаривались абсолютно Зиниными, с её интонацией и ненормативной лексикой, голосами. Они, лёгкие и драчливые, подпрыгивали у костра, и мне представилось вдруг, что, проулыбайся я Синбату лишнюю минуту, Зина, сиганув с крыльца, в припадке ревности запросто могла бы вцепиться мне в волосы.
Мальчишки с презрением поглядывали на «городских», какими нас считали, сплевывали сквозь зубы. А потом появилась ватага рослых девчат, и они, натянув штаны, исчезли в кустах. Спустя минуту уже шли по горе, маленькие, худенькие, сутулясь, как старички.
Лет пять спустя меня ранило известие, что Синбата убили. Вонзили, мол, нож под лопатку. Говорили, он ушел от Зинаиды, и не хотел возвращаться, упрямый, как всегда. Сказали, что приёмные сыновья таким образом отомстили за мать. Тот, кто мог стать романтиком-мореходом, пропал в родном болоте.
Через год после того скорбного события заехал в гости односельчанин, и сообщил, что Синбат жив и здоров, и нас ещё переживет. Зина пить бросила, помолодела, внешне возрастом сравнялась с мужем. И живут, мол, они – хорошо.
Китайка
1999 год. Денег – всего сто двадцать рублей. В магазине за эти деньги только полпортфеля можно купить. В наших деревенских магазинах только дорогая синтетика пылится, яркая и никчемная. Того же детского бельишка – днём с огнём не найдёшь. Выход один – ехать на «китайку», рынок, где китайцы торгуют.
В городе отправились мы за покупками с сестрой. Она в милиции работает, ходит в синей форме, красные корочки всегда при ней, билета в троллейбусе брать не нужно, и на рынок вход свободный. А меня сразу два дюжих русских молодца выловили и отправили к кассе, билет покупать. Стоил он аж четыре рублика. Приобрела я билет, а милиционершу свою потеряла. Стою, озираюсь. Потом она как из-под земли откуда-то выскочила. Учат их, что ли, таким штукам? Ну, отправились по торговым рядам. Я, на всякий случай, сестру за хлястик держу.
