откуда вышла служанка. На сей раз она меня не увидела, поскольку я спрятался за колонну. Пару недель мы с Бланкой встречались там через каждые два дня. Делились своими детскими историями и мечтами, пока служанка изводила священника неиссякаемым рассказом о собственных грехах.
В конце второй недели исповедник с внешностью бывшего боксера заприметил меня и обо всем догадался. Я хотел улизнуть, но он поманил меня к исповедальне. Его атлетический вид меня убедил, и я послушался. Подошел к исповедальне и встал на колени, содрогаясь перед очевидностью, что мой любовный пыл разоблачен.
– Радуйся, Пречистая Дева, – пробормотал я сквозь решетку.
– Я похож на монашку, малявка?
– Простите, отец. Просто не знаю, что обычно говорят.
– Тебя не научили в школе?
– Учитель – атеист, он считает, что вы, священники, орудия капитала.
– А он сам – чье орудие?
– Он не сказал. Думаю, себя он считает свободным элементом.
Священник рассмеялся:
– Где ты научился таким словам? В школе?
– Читая.
– Читая что?
– Все, что могу.
– Читаешь Слово Божье?
– Разве Бог пишет?
– Будешь умничать, гореть тебе в аду.
Я сглотнул.
– Теперь я должен рассказать о своих грехах? – прошептал я в тоске.
– Ни к чему. Они все у тебя на лбу написаны. Во что ты впутался с той служанкой и девочкой, которые ходят сюда чуть ли не каждый день?
– Во что я впутался?
– Напоминаю, это – исповедальня, и, если солжешь священнику, Господь поразит тебя молнией, едва ты выйдешь из церкви, – пригрозил исповедник.
– Вы уверены?
– Я бы на твоем месте не стал рисковать. Давай, выкладывай.
– С чего мне начать?
– Опусти красоты слога и всякие словеса, просто скажи, что ты делаешь день за днем в моем приходе в четыре часа дня.
Коленопреклоненная поза, полутьма и запах воска, вероятно, побуждают к тому, чтобы облегчить совесть. Я исповедовался, пока не чихнул. Священник слушал, прочищая горло всякий раз, когда я замолкал. В конце моего признания, думая, что он отправит меня прямиком в ад, я вдруг услышал его хохот.
– Вы не наложите на меня покаяние?
– Как тебя зовут, парень?
– Давид Мартин, сеньор.
– Не сеньор, а отче. Сеньор – твой отец или Господь Бог, а я тебе не отец, я – отче, или отец Себастьян.
– Простите, отче Себастьян.
– Просто «отче», и дело с концом. А прощает Господь. Я только Его служитель. Стало быть, о чем мы? Пока я тебя отпускаю с предостережением и парой молитв к Богородице. И поскольку считаю, что Господь в своей бесконечной мудрости избрал столь необычный путь, дабы приблизить тебя к церкви, предлагаю тебе сделку.
