пока еще редких машин. В окне напротив зажгли свет. Где-то далеко проехал трамвай.
В дверь позвонили. Я так увлеклась собственными страхами, что отреагировала не сразу. Сердце пропустило удар, а затем на меня накатила волна облегчения, смешанная со злостью. Пока я бежала в прихожую, сметая все, что попадалось под ноги, мозг строил коварные планы мести за каждую проведенную без сна секунду. Но когда я распахнула дверь, все мысли куда-то улетучились. Не глядя по сторонам, больше ни о чем не думая и ничего не слыша, я кинулась навстречу любимому и уткнулась в широкую грудь…
Грудь была слишком широкой. Сквозь тонкую ткань рубашки просвечивали рельефные мышцы. Одеколон пах чересчур сладко. Распахнутая куртка спортивного кроя была тонкой не по сезону.
Разум отказывался замечать очевидное, сердце отчаянно цеплялось за последнюю надежду. Целую минуту я провела в блаженном небытии, старательно игнорируя многочисленные знаки.
– Мне жаль, котенок, – голос Севы дрогнул.
Я не понимала, о чем он говорит. Я не была уверена, что хочу понять смысл его слишком мягких, но таких жестоких слов. Я подняла глаза. Было очень неловко прижиматься к груди чужого мужчины на пороге квартиры любимого человека. За одну ночь Сева осунулся и постарел не меньше чем на десять лет. В его лице не осталось и следа задорного веселья, которым светились его глаза, когда несколько часов назад он передавал мне ключи. Глаза покраснели и опухли, будто совсем недавно он рыдал. Губы обветрились и потрескались до крови, словно он кусал их на пронизывающем ветру.
Басаргин легко оторвал меня от пола и шагнул в квартиру, плотно притворив за собой дверь. Бережно, как фарфоровую статуэтку, он отнес меня на кухню и, не церемонясь, вынул из шкафа два бокала, наполнив их до середины виски.
– Выпей, – распорядился он, протягивая мне один. Второй быстро осушил сам и закурил сигарету.
Я по-прежнему ничего не понимала. Сознание сопротивлялось изо всех сил. Я будто спала наяву, не до конца осознавая, что творится вокруг. Послушно я протянула руку и взяла свой бокал. Губы обожгла сорокоградусная жидкость, но я заставила себя сделать большой глоток. Как только виски коснулись горла, вернулся дар речи.
– Где Женя? – выдавила я, даже не удивившись, что голос так отличается от моего обычного. Я никогда не говорила так хрипло, словно заядлая курильщица с тридцатилетним стажем.
Сева опустил голову на руки, закрыв полностью лицо. Мне показалось, что его плечи несколько раз вздрогнули.
– Где Женя? – снова задала я вопрос, но в этот раз визгливо, с истерическими нотками.
Сева только шумно выдохнул, будто его ударили под дых, выбив из легких кислород. Он поднял на меня мутные, покрасневшие от недосыпа глаза. Я могла бы поклясться, что их заволокло слезами. Несколько раз мой друг бесшумно открыл и закрыл рот, не в силах сказать то, что должен. –
