янтаря Калининграда…
А теперь уж нету ничего,
Только пепла нищенская горстка.
Горизонт сгорает как письмо,
Тлеет между пальцев папироска…
Уходя ты выключила свет,
Сокращая комнаты пространство.
Силясь у судьбы узнать ответ,
Я забыл как важно постоянство.
Закружившись в хороводе дня,
Позабыл как мало счастью надо.
Из витрины смотрит на меня
Грустный человек с потухшим взглядом.
Стол придвинутый к окну,
С полинявшей скатертью.
Я ведь ждал её одну,
Заходи, не заперто…
Но пришла ко мне, увы,
Не она… Другая
С терпким запахом травы,
Здрасте… Я вас знаю?
Под одеждой у тебя
Синяки от пальцев.
Не бывает не любя,
У пиздострадальцев…
Только для иных любить,
Как просить на паперти.
Надо ж было стол накрыть,
Полинявшей скатертью…
Ведомый жаждой всё забыть,
Я словно шлейф за пароходом.
Сквозь звезд неоновую прыть,
Плыву, разбрызгивая воду…
В ней отражения миров,
Хрустальных капель микрокосмос.
Лишь небо знает силу слов…
Кричи в него, пока не поздно…
Сегодня вера в чудеса
Давно забытое искусство.
И теплый свет в твоих глазах,
Как нож мои кромсает чувства…
Тебе неведомо оно,
Пускай, так будет всем спокойно…
Ты – черно‑белое кино.
Смотрю: и мне почти не больно.
Понятно все… И диск луны
Дрожит, как дева перед случкой…
И в царство водной глубины,
Я, уходя, машу Вам ручкой…
А я стоял совсем один
В конце пустой аллеи,
Туман густой, почти как дым,
И листья пламенеют…
Они окрасились как кровь, чтоб обернуться в прах,
Затем, чтобы весною вновь возникнуть на ветвях…
Смотрите, в серой вышине как двести лет назад,
Как в детском безмятежном сне,
Мне журавли кричат…
Они чисты. И потому нас не возьмут с собой,
Погрязших в море суеты,
Убитых суетой…
Человеку положен свет,
И тепло для замерзших рук.
Как подарок, ведь он Человек,
А не просто одно из двух.
Человеку отмерен век,
На вопросы ответ чтоб найти…
Возвратиться к истоку рек,
И
