иногда описывают как жадного, ленивого и глупого человека. Я всегда представляла себе его жирным, лысым и носатым – в конце концов, он же из Хофеша по матери, а там люди с большими носами, а глаза у них навыкате, а еще иногда черная кожа. Я видела несколько карикатур, хотя живых ни разу.
Почему-то задумываюсь сейчас: а может, он был другим? Решаю спросить у Яноша. Он же историк. Наверняка, знает больше.
И я ему обещала показать фигурку.
Аленка скучает, думает о чем-то своем. Она сидит, подперев голову рукой. У нее нейтральное выражение лица.
Интересно, кто она такая? Янош называл ее фамилию. Новак. Довольно распространенная.
А почему она тоже едет в экспедицию? И кстати, когда она?
Мысли уходят далеко от политпросвета. Я спохватываюсь: в интернате всегда любили подловить в такой момент и задать провокационный вопрос. Со временем научилась отвечать, но все равно рисковала остаться без обеда или ужина за ошибку. Худой человек протыкает нас пристальным взглядом, но людей здесь много – почти все, наверное, кто был на завтраке, Люси и того старичка точно заметила. Так что мы его не особенно интересуем.
Кстати, а Иван где?
Вопросов целая куча. Я начинаю ерзать, дожидаясь конца лекции.
– Я обещала показать тебе фигурку, – говорю в коридоре. Справа и слева от нас синие стены. Стрелки на них желтые. Указывают: «Лаборатория 1», «Лаборатория 2», «Столовая», «Женский дормиторий», «Мужской дормиторий». Чуть дальше окно. В интернате на окнах экономили: в коридорах точно не было, поэтому всегда царила серая мгла и электрический мертвый свет.
– Ага, – Янош достает сигарету и прихватывает ее губами, а потом протягивает мне пачку. Никогда раньше не курила, но тут храбрюсь, хватаю. Он щелкает было зажигалкой, морщится в сторону круглого красного знака: «Курение запрещено», вздыхает. – Охотно гляну.
Аленка идет с нами. Мне порой кажется, что она того гляди заговорит, у нее вопросов еще больше, чем у меня.
По пути Янош спрашивает:
– Как тебе наша дыра? Я здесь уже несколько недель или месяцев. Городишко дрянь, смотреть не на что. Нашел пару магазинов с паршивыми сигаретами, а остальное —сплошные общинники. Крестьяне, —он уточняет так, будто я жила в дикой тундре, причем исключительно в обществе оленей. Я фыркаю.
– Я знаю, кто такие общинники. Между прочим, они соль земли.
– Ага, горькая. Слабительная.
Янош хмыкает и прячет сигарету за ухо. У меня горят щеки.
– Так нельзя…
– Слушай, я знаю, что тебя держали в интернате. Забудь. Все позади. Это, – он обводит рукой коридоры, стрелки, двери цвета жженого сахара. – Территория Сферы Науки. Нам позволяют немного больше, если ты понимаешь, о чем я. Даже Великий Вождь и Сфера Управления понимает, что без нас никуда. Ты же слушала Кан Зихао? Лектора?
Я киваю.
– Ну так вот. Сила Народной Республики
