меня погостить еще. Тетя Валя почему-то не побежала выбрасывать мои вещи, а ушла по своим делам. А я смыоась на пляж.
Я шла по улицам Очакова, и сегодня они стали другими. За моей спиной больше не было тети Любы. Впереди маячило объяснение с бабой Верой. Навалившаяся свобода вычистила мелкие желания. Я любила Мишу, его руки, его глаза, его челку, и не было никакого шанса с ним увидеться, и мне казалось, что его лицо мелькает в толпе. Я ловила его силуэт среди людей на пляже, видела прозрачность его глаз в небе. Мы с ним не виделись год. Еще один год моей тайны о нем.
Я рисовала на пляже людей, чаще – женщин. Женщины все были с комплексами по поводу своей внешности и просили нарисовать их «лучше, чем в жизни». Но я рисовала их как видела. Они были искренние, они раскрывались мне, как раскрываются врачу, раздевались до души и взглядом просили снизойти до любви к ним. И я восхищенно рисовала их, еще не зная, что в жизни женщины есть комплексы, ревность, борьба с возрастом, отчаяние и неуверенность в завтра, а еще – чувство власти над своим мужем пополам со страхом одиночества.
И я слишком часто позволяла себе мечтать о Мише.
На второй день я не пошла на море и лежала грустила на своем диване. Было очень жарко. Заняться было нечем. За стеной была злая тетя Валя со своим вечным давлением. Поглазев на углы своей комнаты, я не особо нашла там сочувствия и пошла на кухню. Приготовила печальный борщ, оплошно полный красного перца и неизбежно – моей несбыточной любви. Борщ остался на плите, я ушла на пляж. Меня ждали мои женщины.
Она была утонченная. Как принцесса, как царевна Анастасия. Длинная шея, четкая лепка лица, идеальные скулы – и глаза, серые, с печалью, со вспыхивающей надеждой при взгляде на меня, как у всех женщин, которые мне рисовались на портрет. Она хотела увидеть на бумаге свою красоту, которая не давалась ей в зеркале. Ее красота и счастье ускользали, и от меня она хотела заверений – как от художника, – что ее можно любить, что она прекрасна. Ее муж сидел рядом и курил, задумчиво глядя на море. Я часто видела, как он строит глазки девушке из бара, где он покупал себе пиво. Я знала его тайну, его подчинение красоте своей жены и одновременно нежелание терять свободу. Его зеленые глаза, прозрачные, как море, искрились шалостями и приключениями. Мне было ее жалко. Наверное, он ей изменял.
– А вы можете сделать покороче нос?
– Могу, – ответила я. – А зачем? Вам не пойдет короче. У вас нарушатся пропорции лица.
Все же я изменила нос: не я оказалась тем художником, который нарисует ее как она есть. Когда-нибудь моя Анастасия расстанется со своими комплексами и сможет наконец устроить мужу скандал по поводу его измен.
– Спасибо, – она с улыбкой приняла портрет.
Я взяла деньги и тут же потратила их на бутылку «Жигулевского». Села на песок, куда пришлось. Пиво было холодным, но невкусным. Дешевое. Я поставила его между колен и смотрела на море.
– Девушка, я видел, вы художник? Нарисуйте меня, – ко мне подошел молодой человек и
