ваши законы,
Плевать нам на то, что встречаете бранно,
На то, что проходите мимо,
И если вы – мир, мы приправа,
Для этого пресного мира.
Мы как в драгоценностях, в росах,
Мы молимся птицам и травам…
Что-то в этом роде, сначала должен понять и почувствовать про себя поэт, а потом уже выходить к остальному миру. И конечно, сразу убедиться в том, что никто его не рвется публиковать, что смотрят удивленно, стараются понять и не понимают. Что каждый знаток русского языка и основ стихосложения, который сам ничего кроме нескладушек написать не может, в дикой ярости, днями и ночами будет выискивать всевозможные ошибки, упорно о них истошно вопить, словари цитировать и всех ученых призывать в свидетели своей правоты. И поэт, этот тот, кто не пошлет критикана подальше, просто потому что он не так устроен. Он даже стихов своих не станет объяснять, потому что далек он от вас, и никогда к вам не приблизится.
И дай бог ему, такой же снисходительно-презрительной усмешкой отвечать на все ваши беснования, ярость и спесь, когда вы будете его учить писать стихи, и требовать, чтобы он все исправил и привел в норму.
Поэтов не становится больше, со временем, а критики, зато плодятся, как поганки после дождя, и для них уже не хватает поэтов.
Вы не заметили, что они практически никогда не хватаются за графоманов, там, где и искать ничего не надо и все разваливается на глазах, чего бы ни критиковать?
А потому, прежде всего, что графоман тебе так ответит, так далеко пошлет, а то, и физическую расправу учинит такую, что надолго желание критиковать отпадет, если не вместе с теми членами, которые участвуют в вашем бесполезном и вовсе не благородном деле.
Да и какой резон с ними возиться?
Поэт – совсем другое дело, ведь он уже обрек себя на беззащитность, уязвимость на непонимание со стороны правильных, твердолобых завистников.
Если, читая нескладушку, критик скажет себе:
– И я так могу, и еще лучше могу, – то и успокоится на этом.
А если почувствует, что он так не может, что он на такое не способен, вот тогда все бурные, да что там, буйные чувства и вырвутся наружу.
И тогда надо уничтожить, нет, не безобразное, а именно прекрасное творение, как бы ни странно это было. А еще лучше – самого поэта.
Легенда о Моцарте и Сальери, за которую столько камней было брошено в нашего гения теми же критиканами, которые не могли найти доказательств, что подобное имело место быть в реальности. Она актуальна всегда именно потому, что и музыкант, и художник, и поэт, должен помнить не только о поклонниках и фанатах, которые могут быть такими же агрессивными, и тому есть масса примеров, но и о менее талантливых своих собратьях.
Графоман и ремесленник может какой-то срок мириться с собственными комплексами, но они накапливаются, и сжимается
