ре был 1990 год. Зима только вступила в свои права, когда декабрьским утром отставной сержант ВДВ Андрей Фомич Евлаков возвращался на родину, в переполненном плацкартном вагоне, из военной части под Рязанью. Отслужив три года сверхсрочно и получив старшего сержанта, двадцатитрехлетний паренек вдруг почувствовал, что военное дело его больше не привлекает. В ту пору пошло великое шатание в руководящих кругах государства, поползли слухи о возможном смещении генсека. Подобные разговоры не раз уже слышал Андрей и в высших чинах командования.
Отец, Фома Осипович, писал ему из Саратова: «Близятся большие перемены, сынок. Бросай службу, возвращайся скорее домой. Я планирую поехать работать в Германию. У меня уже и место там присмотрено. Квартиру же я оставлю тебе. Дам денег, сможешь начать свое дело».
Андрей не любил отца, считал его виновным в смерти матери. Из-за него и на сверхсрочную решил остаться. Теперь же все переменилось: боль притупилась, а сожительство с отцом, решившим податься за бугор, уже не грозило. «Если что, – решил Андрей, – пойду по контракту, а пока передохну».
Первым делом по возвращении Андрей отнес на могилу матери свежих цветов. Потом пришлось налаживать «одичавшие» за пять лет отношения с отцом. Фома Осипович, как и обещал, дал Андрею денег, и молодой человек со свойственной ему быстротой, пустил наличные в оборот. Арендовал у одного пожилого армянина подвальное помещение и устроил там мастерскую по пошиву обуви. Нашелся и поставщик кожи – некая Елена Сахно. Мастера изготавливали поддельную «адидасовскую» обувь и Андрей сплавлял ее оптовикам. Поначалу «фирмовые» кроссовки были кожаные, хорошего качества, так что покупатели были довольны. Но вскоре Андрей Фомич понял, что «так дела не делаются» и перешел на кожзаменитель, параллельно расширив производство пошивом курток и фуражек.
Фома Осипович через год действительно укатил в Германию, оставив сыну квартиру. Недолго думая, на следующий же день после отъезда отца, Андрей устроил грандиозную вечеринку, пригласив свою девушку Раю и кучу веселых друзей. Новообретенную свободу он щедро оросил шампанским. Гости были в восторге, но в еще большем восторге была Раиса, которую Андрей попросил остаться в его доме навсегда. Они стали жить вдвоем, время от времени устраивая встречи для друзей. Жизнь была легкой, веселой и приятной. Так длилось пару лет, пока над богемой не сдвинулись тучи.
Однажды Андрей получил извещение из нарсуда. Он мысленно прикинул – что бы это могло быть? Прокрутил в голове все значительные события минувшего месяца. Вроде бы ничего не было. А между тем, кое-что было. На позапрошлой неделе, раскричавшись в пьяном споре с одним приятелем, Андрей неосторожно обронил слово о сущности своего процветания. Хвастая предприимчивостью, он хотел поучить друга как надо жить, и проговорился о своем незаконном производстве. Друг оказался завистливым и амбициозным малым, поэтому решил поделиться радостью с компетентными органами. Был совершен рейд уполномоченных на импровизированную обувную фабрику. Партию товара, готовую к отгрузке, конфисковали и представили на суде в качестве вещественного доказательства. Андрею присудили крупный штраф, настолько крупный что, услышав, поначалу и не поверил. Рабочие, что были похитрее, вовремя «рассосались». Но некоторые явились с повинной в расчете на снисхождение. А в результате им тоже присудили штраф. Так что бывшие рабочие на Андрея тоже «окрысились». «Вот идиоты совковые!» – сокрушался Андрей, сидя на скамье, – «Привыкли жить по системе в надежде на доброго дядю».
Но делать было нечего. Чтобы уплатить штраф, неудавшемуся сапожнику, оставшемуся без сапог, пришлось продать все швейное оборудование и двухкомнатную квартиру. Чтобы иметь хоть какое-то жилье, Андрей срочно продал свою «девятку» и стал перебираться в новое обиталище.
«Здравствуй отец!
Прежде всего хочу извиниться за долгое молчание. У меня и оправдания-то нет подходящего. Но вот решил написать, так как это единственное, что меня теперь может утешить. Письмо от тебя я получил в прошлом месяце. Оно сейчас лежит передо мной. Я рад, что ты наконец нашел работу по специальности, ведь ты – хороший инженер! Не стану распространяться на счет твоего сожительства с некой фрау Миллер. Ты свободный, взрослый человек и можешь распоряжаться собой как захочешь.
Приехать к тебе в настоящее время не могу, но даже если бы мог, то все равно не приехал бы. Мне будет стыдно смотреть тебе в глаза. Причину этого я объясню ниже. А пока что должен сообщить тебе самую неприятную весть. Нашу квартиру, что на Первомайской, я продал за долги. Теперь живу на Комсомольской, так что письма пиши мне на тот адрес, что указан на конверте. Да, отец, я стал банкротом. А причиной моего банкротства стало судебное дело, связанное, как ты понимаешь, с моим бывшим производством. Вернее, причиной была моя собственная глупость. Я думаю, ты помнишь некоего товарища, Кожанова Павла Тимофеевича. Он теперь мелким чиновником в горсовете состоит. Так вот, он и был наводчиком, я это знаю. Давно его вычислил, хоть он это и отрицает. Да что там говорить, от меня отвернулись
