В душе поселилась какая-то чуждая мне сущность, принимающая ход событий, как должное. Я замерла с сумкой в руке, прислушиваясь, но стоило бросить взгляд на вздыбленную кровать, кровь побежала по венам быстрее, перед глазами потемнело, губы сами приоткрылись, хватая воздух… Я прислонилась к стенке и прикрыла глаза, стараясь перевести дыхание и прийти в себя, но только увязла в ощущениях еще больше. Внизу живота болезненно сжалось, а с губ сорвался стон…
Не сразу поняла, что в кармане джинс зазвонил телефон.
– Аня…
Я перестала дышать вовсе, замерев. Тело начинала бить крупная дрожь. Номер был незнакомым, но звонившего я бы не спутала теперь ни с кем. Даже если бы он молчал.
– Успокойся, пожалуйста, – прерывисто выдохнул в трубку Мирослав.
– Оставь… меня в покое… – прошептала, дрожа. – Я не хочу… все это чувствовать…
– Ты ЗОВЕШЬ меня! – рыкнул он. – А я не железный! Либо бери себя в руки, либо я вернусь и успокою!
Бросив трубку, я подскочила и кинулась к кровати. Схватила простыни и подушки и содрала с матраса, как кожу с воспоминаний. Все полетело в мусор, исчезая с глаз, и мне полегчало.
13
Открыв сумку, я принялась складывать в нее то, что не позволит мне потерять себя в этой предстоящей борьбе: книги, камешки, травы, чучело домового, плед из лоскутков моей детской одежды… То, что хранило частички меня. Из одежды взяла минимум, прихватила косметичку и уже готова была выскочить на улицу, когда вдруг столкнулась в дверях со слесарем. Оказалось, его вызвал Мир, чтобы починить дверь.
Перед подъездом меня ждала та же машина. Пока мы ехали, я набрала номер Магистра.
– Да, Аня, – голос Зула прозвучал так участливо, что я даже растеряла боевой запал.
– Моя работа…
– На этом все, Аня. Теперь ты – женщина Карельского. А он не отпустит…
– Это правда, что он умрет, если умру я?
– Я не знаю…
Черта с два.
– А как же… Зул Вальдемарович, вы же меня учили столько лет! Что мне теперь делать… с собой?
– Ничего, – голос Магистра с каждым ответом становился все холоднее, будто я спрашивала совсем не то, что нужно. – Аня, тебе дается другой путь. Все, что можешь – идти по нему.
– Значит, увольняете?
– Само собой.
Все, что мне казалось временной трудностью, все больше приобретало очертания долговременной проблемы. Ступив на порог квартиры Мирослава, я равнодушно проследила, как водитель вошел с моей сумкой и унес ее куда-то по коридору. После он, кажется, поинтересовался, что мне еще нужно, но я не отреагировала, а он не стал настаивать.
Камин в гостиной безмолвствовал, и комнаты казались выстуженными. Где-то в доме плакал маленький ребенок. На душе скребли оборотни…
Я походила туда-сюда, не раздеваясь, прислушиваясь. Ребенок не замолкал ни на секунду, кричал так, словно его режут. Интересно, давно он так разрывается?
Мысли
