вернувшись:
– Ну, все, бойцы, расходимся. Ко мне сейчас придут.
Лучше всего, если в такой момент Ким Левин закричит:
– А вот и Лява!
Да, это Левка, его брат, он топает с работы, с инструментального завода имени Кирова возле реки, чуть ниже нашей Африки на Энгельса. И если Лява улыбается, все знают, он с получкой, значит, сейчас начнем банкет.
Олег Красовский, Алик Иванов, Ленька Баруха или Миша Порох бегут навстречу Ляве к темному, узкому, рук не разведешь, проходу между боковыми стенами Нелкиного дома и тоже трехэтажного, тоже из бурых довоенных кирпичей, педагогического общежития. Ляву берут под белы ручки, он верещит как от щекотки, подкурчивает ноги, и его вносят в Африку.
Когда начнешь листать толстенные «Войну и Мир» перед уроком Князя Андрея, наткнешься на слова, что вечер Анны Павловны Шерер был пущен. Ну точно, как у нас с приходом Лявы после его получки.
Долгий и теплый летний вечер никогда не кончится.
Люся показывает свое пятерочное сочинение в розовой тетрадке. Читаем вслух:
– Счастье… Всего шесть букв…
– Не шесть, а семь!
Люся берет назад тетрадь, сворачивает трубочкой, уходит.
Коля нашептывает что-то Ляве, водит по площадке, из уважения к его получке подымает нижний край волейбольной сетки, пусть герой вечера не нагибает голову. Так в заграничном фильме благородствует один боксер, когда соперник пролезает под канаты к нему на ринг.
А Нелка смотрит с балкона, с ней рядом Лара, маленькая Колькина сестра, она приходит в нашу Африку издалека, чуть ли не с Грушевки, и Колька говорит:
– Она ради тебя торчит тут. Знаешь? Смотри сам.
Темнеет как-то неохотно. От раскаленных за день ржавых блях на сараях еще идет тепло.
Когда уже темно, когда уже после двенадцати, приходят гости, политехники первого курса Толя Войнов, Стась Толкачев. Толя в велюровой зеленой шляпе. В зеленой, знаем потому, что он весной ее надел и не снимает.
Танцы под музыку из радиолы.
Шуршание, шарканье подошв на высохшей, шершавой площадке.
Огоньки папирос, запахи дыма от «примы», «беломора» и «Памира», духов «Ландыш».
Ночное танго под белой волейбольной сеткой с маленькой, млеющей Ларой, с Ниной, сестрой Ники Кожемякина.
А Коля Лазарев, верный приятель, плечистый, обтянутый голубой фуфайкой, он со своей Неллой.
И с Колиного подоконника, сквозь хрип, шипение, постукивание трещин под тупой иголкой, тянут и тянут из динамика, поют, не устают и не надоедают давно знакомые голоса, женские, мужские…
Руки, вы словно две большие птицы.
Как вы летали, как обнимали все вокруг.
Руки, как вы смогли легко проститься,
И все печали мне дали вдруг…
...................................
Луч луны упал на ваш портрет,
Милый друг давно забытых лет…
...................................
В
