ночам, а когда очередь дню, то немногим светлей, чем ночью. Если же забьешься под шкуры, чтобы ничего не слышать, не видеть, то мысли еще назойливей мучат ум. Ивлита стала пугливой, нерешительной. Лежала больная, жалуясь на голову, горела, но не умирала. С ужасом слушала: за окном ураган не прекращается, надеялась, что продолжительность ее недуга зависит от непогоды.
Наконец Ивлите стало легче, и, действительно, на дворе все угомонилось. Опять такая же трепетная белизна и снежинки, падающие незаметно, будто бы их и нет. Деревушка хлопочет, чистится, прорывают ходы, чинят повреждения. Но какая перемена в привычной этой картине! Точно отлетела душа, выцвели краски. Точно все отвернулось от Ивлиты. Не то чтобы природа предстала перед ней вновь неодушевленной. Но отодвинулась, отошла далеко, и думалось Ивлите: не наверстать потерянного. Не хотелось больше ни петь, ни смеяться. Часами просиживала она, не двигаясь, рассеянно глядя вокруг, не замечая плачущего отца, не притрагиваясь к еде.
Потом Ивлита стала выходить во двор, прогуливаться между снежными стенами, спускаясь до потока. Зобатые, узнав, что Ивлита больна, приходили особенно часто, принося ей подарки в виде кукол, вылепленных из хлеба или глины или сделанных из пустых катушек, надетых на палки. Это был новый мир, убогий, не заменявший немилую природу. Дома, лежа на полу против печи, раскладывала Ивлита кукол, давала им имена, играла ими, словом, совсем как в детстве. Но поступали куклы иначе, только и делали, что били со злобой друг друга, убивали, и видела Ивлита, что и этот путь завален. Однажды она бросила их в печь.
Зобатые упорно не хотели раскрыть Лаврентию причину их частых путешествий к бывшему лесничему. Забеспокоившись, молодой человек решил отправиться с ними сам. По пути один из сыновей проговорился, что больна, мол, дочь лесничего. Что за небылицы, мало ли женщины болеют, кто из чужих ими занимается, да и не принято это.
Пока пересекали деревушку, Лаврентий с любопытством разглядывал единственный двуэтажный дом, возвышавшийся на пригорке, окруженный боярышником, невероятный формами и весь точно сквозной от резьбы ставен, балконов, дверей. Что за странная женщина лежит больной в этом замке?
Лесничий, завидев гостя, выбежал, приглашая войти в столовую, поспешил нагибаясь, хлопоча устроить пришельца там в резном кресле, излюбленной своей мебели. Цель посещения старику не была понятна, и после нескольких минут молчания он осведомился, встревоженный больше всего заурядными приемами разбойничьей вежливости. Лаврентий с изысканной любезностью, заставившей лесничего вспомнить о городе, отвечал, что он просто счел нужным навестить, так как не видит никаких препятствий к знакомству. “Никаких препятствий, разумеется”.
В заключение, хозяин, как полагается, предложил гостю водки: “Хлебной, яблочной, виноградной?” – “Яблочной, пожалуйста”.
Ивлита вышла в вишневом платье, праздничная, поднести гостю прощальное вино. Такая-то высокая,
