сердце, словно в сосуде,В теле моем.
Бьется в клетке судьба
Неизбывной обузой —
Мы вдвоем.
Жизнь сама замыкается
стенами комнат,
мир – окном.
Боль – заложница взвинченных нервов, оборван
день за столом.
Суть моя запирается праведным словом,
Но господствует ложь,
Мы чуть-чуть пригубили безумства, пред Богом
Истины не тревожь.
Что имеем, по ветру, конечно, развеем,
Времени не скопив,
И окажется небо само фарисеем,
Утро испив.
Я тебя запираю в себе неизменно —
Выпустить жаль,
А другим достается
Надежда, измена, в крошках печаль.
Вижу сны твои на рассвете
и стихи.
И люблю тебя словно дети —
без тоски.
Ночные пионы
У Курского пионами торгуют
такого непредвиденного цвета
– лилово-черными, у ночи нашей где-то
имело веко цвет почти такой.
Темнело рано, сумерки жгли лес,
и каменных дубов бездымно тлели ветви,
лилово-черный плес гасил пожар небес,
беспомощно еще горели ветлы,
а мы, притихнув, пили неба мглу,
в бокалах на столе плескалось наше море,
и горечью обид гремело где-то горе,
затеяв предвечернюю игру.
Теперь у Курского я на сквозном ветру
ночных пионов покупаю шапки
у смуглолицей, как колдунья, бабки
и в памяти событья берегу.
Две капли
Мы целовались на узкой дорожке возле Спасо-Андроникова монастыря, останавливались через каждые полтора метра, целовались и снова двигались. И все это наше движение напоминало вальсирование вокруг высоких монастырских стен. Голова кружилась от весеннего воздуха, от бесконечных и долгих поцелуев, от невозможности и глубины того чувства, которое захватило меня так неожиданно.
– Давай обвенчаемся, – неожиданно предложил мой спутник.
– Нет, – ответила я. И вдруг поняла, что только что могла навсегда разрушить свою устоявшуюся, но ставшую какой-то скучной жизнь. Разрушить и создать новую, а может быть, и не создать. Разрушить представления моих детей о морали, которое я воспитывала в них с такой тщательностью. Дружеские отношения с мужем, поскольку они всегда были скорее дружескими, чем какими-либо еще. И все это, балансируя на тончайшей границе, отделяющей свет от тьмы. Хотя я уже не знала, что есть свет, а что тьма.
– Нет, – повторила я и почувствовала облегчение, которое испытал, возможно, непроизвольно и мой спутник.
«Зачем нам венчаться, – думала я, – мы и так неразрывно связаны судьбой. И может ли быть связь более крепкая, чем эта? Мы есть одно целое. Как две капли, упавшие в придорожную пыль, начинают двигаться друг к другу, не замутняясь и не смешиваясь со всяким сором, и вдруг сольются в одно и только потом исчезнут, впитавшись землей».
Я почти болезненно чувствовала это притяжение, днем и ночью влекущее нас навстречу друг другу, заставлявшее просыпаться на рассвете
