style="font-size:15px;"> – Какое ж приключение, да без оружия? – почти искренне удивился я.
– Гляжу я, доверяешь ты своему компаньону, – ехидно отозвался Мишка, на што Санька немножечко нервно хихикнул.
– Дяде Фиме? Пока я ему интересен – на все сто процентов!
«– Сто сорок шесть!» – вылезло из подсознания без дальнейших пояснений.
– А это, – показываю на пистолет, – для приключенистости и спокойствии с перевозчиком. Потому как тот хоть и да, но таки не сам дядя Фима!
– Всё! – прервал я споры, подшивая пистолет с внутренней части куртки. Так, штоб сорвать можно, но случайно не слетел. Наваха в кармане, спицеобразный стилет с напалечным кольцом вместо рукояти в брючном шве. Такой себе опасный и загадочный, што просто ой! Практически Дакота… или Оклахома? В общем, приключенец-приключенистый!
– С тётей Песей и Фирой договорился без подробностей. Просто – дела! Вы тоже легенду поддерживайте. Только што был, недавно ушёл, убежал ещё до рассвета ловить бычков. Ну, такое всё!
– Думаешь… – начал Санька.
– Не думаю! – прервал я его, присев на дорожку на скрипучий стул, – Но если можно предусмотреть, то значит – нужно!
– Дней… – я задумался, – пять так точно, но не больше недели. Вопросы порешать, может познакомиться с кем. Ну и так, экскурсии.
Санька порывисто вздохнул, он отчаянно хотел на Туретчину со мной, но уговорился, што в первый раз не стоит удивлять Бляйшманов незваными гостями, если приглашали конкретно меня. Обнялись, да и всё, сбежал вниз по ступенькам.
Кепку на глаза надвинул, от восходящего на горизонте солнца, походка ленивая, в углу рта зубочистка. Сам себе нравлюсь!
Дико немножечко, што белый день, ну то есть утро. Оно как-то в голове – хоть с Хитровки, хоть из прошлой жизни – такого рода дела обязательно по темноте должны быть!
Оно как бы и здесь таки да, но не всегда и не совсем. Если контрабанда из Туретчины или обратно, да на рыбацких баркасах и фелюках, то всё это в ночи обделывается. Даже если все давно куплены, то просто – штоб не провоцировать!
Но бывает и по-другому. Такой себе немолодой рыбак решил выйти порыбачить, и хоть обыщись его! Нету! Всей контрабанды один я. И кто его осудит, если он порыбачит в ночь у турецких берегов, а с утра продаст наловленное на рынках Стамбула?
– Зови меня дядя Хаим, – встав с дырявой бочки, щербато улыбнулся долговязый мужчина лет пятидесяти, двинув огромным кадыком на плохо выбритой шее, – племянник Шломо.
В голосе нескрываемое ехидство, но доброжелательное вполне, только чуть отстранённое. Служебное такое.
Заулыбался в ответ, и по дороге к причалу начал разговор на идише вперемешку с одесским. У дядюшки только бровь так – раз! И вверх. Чуть-чуть.
Поддержал разговор, и вроде как и ничего такого, но сразу – будто признал. Шаги свои аистиные чуть придержал, голову чуть ко мне довернул.
«– Язык как маркер свой-чужой».
А?
